В доме что-то изменилось. Я сторожко прокралась в горницу и запалила лучинку. Кокон почернел и распался на лохмотья, закрывая маму с головой. На моих глазах безобразные чёрные петли рассеивались, открывая привычные мамины черты. Лучинка догорела, больно обожгла мои пальцы, и я очнулась, захлопотала. Поставила воды для укрепляющего чая, разогрела сваренную утром кашу. И, завесив на ощупь окно тяжёлым покрывалом, осмелилась зажечь свечу.

Мама лежала, повернув голову ко мне. Кажется, я оставляла её не так? Можно ли будить избывших проклятие?

– Мам, – шепотом позвала я, и мой голос хриплым беспомощным шорохом прозвучал в пропитанной страхом тишине.

– Что? – спросила она громко, а я от неожиданности шарахнулась, упала и завизжала, зажмурившись, выплёскивая весь ужас этих недель.

– Варьяна, доченька, ты чего? Ушиблась? – мамин голос и ласковое поглаживание по голове привели меня в себя.

– Мам, ты как? – всхлипывая, я стирала слёзы и внимательно всматривалась в родное лицо, испытывая громадное облегчение от того, что оно нисколько не изменилось.

– Хорошо, – мама пожала плечами, – а ты чего не спишь? Вон какая темень за окном, – она оглянулась и нахмурилась, увидев единственное приличное покрывало распяленным на гвоздях.

– Мам, ты ничего не помнишь, да? – звонким шепотом спросила я. – Ты больше двух недель в коконе лежала, а через нас войска отступали. И все уехали на полуостров. А со вчерашнего дня войска не идут. Мам, ты бы поела, и надо бежать.

Она прижалась губами к моему лбу, проверяя температуру.

– Придумщица, – она встала и подняла меня.

– Мамочка, прошу тебя, – страх снова накрывал меня удушливой пеленой. – Побежали скорее!

– Ночью? Варь, завтра я расспрошу старосту и попрошусь с ним на лодку, – рассудительно сказала мама, неторопливо надевая домашнее платье поверх сорочки. – Сколько, ты говоришь, я лежала? А чувствую себя хорошо, – она сладко потянулась, так ласково улыбаясь, как в те дни, когда Риавар ещё жил с нами.

– Мам, они все уехали, – я схватила маму за руку и потащила к выходу, уже не вспоминая про кашу.

– Куда ты меня ведёшь? Ладно, стой. Давай сначала поедим и поговорим спокойно.

Где-то в скалах раздался ужасающий вой.

– Мамочка, ты слышишь? – пролепетала я, замерев от страха.

– Нас здесь никто не достанет, – спокойно сказала мама, – сейчас я активирую защиту, и ты всё расскажешь по порядку.

– У них чудовища и чёрные маги, – дрожа, я улавливала лишь перекличку завываний.

– Ерунда, скорее всего, обычные атакующие ульсы и боевики, но в такую глубинку магов не должны послать. – Она прислушалась к усиливающемуся вою, как-то враз стала строже и спросила, – кто ещё остался?

– Бабушки, которые в центре живут, и дед.

– Ты в пещере Риавара хорониться собиралась? Наверное, ты права, так надёжнее.

– Да, – ничему уже не удивляясь, призналась я.

Мама достала из шкатулки кулон с прозрачным камнем и, держа камень в ладони, накинула на мою шею плетеную верёвочку:

– Варьяна, сейчас я отпущу кулон, и тебя станет невозможно заметить ни человеку, ни зверю. Сразу беги в своё убежище, поняла, доченька? Там кулон положишь на порог и сидишь, не высовывая носа, как минимум неделю. Договорились?

– А ты, мам? – всхлипнула я.

– Договорились? – нажала она.

– Договорились, – пообещала я. – А ты?

– А я сейчас попробую их спасти. Ничего не бойся, заряда хватит на месяц, но я тебя найду раньше, – мама поцеловала меня и отпустила кулон. – Выходим вместе.

На улице было темно. Собиравшийся весь день дождь всё ещё медлил, растягивая свои угрозы.

Мама на минутку остановилась на крыльце:

– Варьянка, если ты ещё здесь, то беги скорее, через полчаса я подтолкну эту тучку, чтобы надёжнее скрыть следы. Беги, доченька.