– А болонки, левретки?

– В начале девятнадцатого века светские дамы носили кинжальчики. Сейчас – нет. И вообще, в качестве комнатного зверька белка или кошка гораздо приятнее. И выгуливать не надо.

– Кошки – тоже ведь оружие. У них когти острее собачьих.

– Кошка – оружие против мышей и крыс. А зубака – против человека.

– Но я не вижу и бродячих, бесхозных со… зубак.

– Вымерли. Свалок и помоек нет. Пополнения домашними нет. Собственные гены быстро выродились. Четыре, пять поколений – и конец. К тому же – массовый отлов и стерилизация… Я знаю только два примера, когда одичавший, бывший домашний вид выжил без человека. Американские мустанги, австралийские кролики.

– Так… Избавились, как от хамоватого гостя. А как же на Севере? Там на собаках ездили.

– На Севере ездят на снегоходах… Ну, входи, Слава. Поедим у меня.

…Покончив с салатом из омаров, я спросил:

– Как ты называл свою родную деревню? Вилль-де-Руа?

– Да, правильно.

– Это во Франции?

– Если точно – в Бургундии. Недалеко от Дижона. Родители там…

– А что делают?

– Поль – инженер на биостанции. Мари – художница. Портреты, пейзажи. Вон, на стене.

Я повернул голову. Артур на портрете был моложе, но смотрел пристально и твёрдо. Такого с пути не собьёшь…

– В космос тянуло с детства, – продолжал хозяин. – Я следил за этими делами. Видел, что российским космонавтом быть интереснее, чем техасским или европейским. И уехал в Россию. Старики проявили понимание…

– Ты с ними видишься?

– Само собой. По связи разговариваю. Прилетаю.

– Вилль-де-Руа. Ну-ка, переведу… Деревня Короля. Королевская Деревня. Так?

– Так! – развеселился Артур. – Скажи уж лучше: Царское Село. Это ближе для русского уха.

– Действительно, Царское Село…

– Только я не Пушкин. Стихов никогда не сочинял. Даже когда первый раз влюбился.

* * *

Раз в неделю я ездил в Институт к Новицкому и Саше. Иногда им было не всё ясно, и меня просили заночевать. Но так-то особого беспокойства я у врачей не вызывал… В последний приезд профессор был очень рассеян и, похоже, чем-то удручён. Я спросил Сашу:

– Как успехи? Женщину когда будете пробуждать? Меня бы с ней познакомили.

Хмурый Саша помрачнел ещё больше.

– Нет её. Умерла. Два дня назад.

И после молчания добавил:

– Так что вам с Алексеем Омулевым крупно повезло. А ей нет. И нам с Антонычем ещё не скоро придётся шуметь о достижениях…

Заканчивался август. Я уже более-менее ориентировался в жизни нового мира. Несколько раз бывал в Москве. К приятному удивлению, столица внутри МКАД почти не изменилась. Всё, всё было на месте. Начиная с самого центра, с Кремля, Большого театра, возвращённой стараниями Димы гостиницы «Москва» – и кончая храмом Христа Спасителя, Новодевичьим монастырём, зданиями университета на Воробьёвых горах. Полюбовавшись городом с высоты знакомой смотровой площадки, я садился в вагон ролльвея, полого спускался к Москве-реке и уезжал к Киевскому терминалу, сохранившему в своём комплексе прекрасное здание Рерберга. Выходил на Новоарбатский мост и, как давно когда-то с маленькой Инной на руках, медленно, с остановками, поворачивался на триста шестьдесят градусов…

Забрёл и туда, где по-прежнему стояло знакомое семиэтажное здание. С удивлением и некоторым смущением обнаружил там… памятник себе. У Димы хватило чувства меры ограничиться бронзовым бюстом. Из надписи я узнал, что погиб «при исполнении служебного долга». Что ж, всё так… Воровато оглянулся – не обратил ли кто внимания на моё сходство с бронзовым генералом? И тут же улыбнулся, сообразив, что сходства не так уж много. Ни очков, ни усов, ни мундира с погонами, ни возраста. Сошёл бы разве что за прямого потомка.