– Подожди, дорогая, – услышала она голос армянки и остановилась, обернувшись. – Этого Кузю зовут Артист, а цепочка, что на тебе, моя. Но мне не надо ни того, ни другого. Дарю их тебе, красавица, за твой талант.

Развернулась грациозно и пошла к своему столику, пронося с достоинством свою эффектную красоту через весь зал. Василина обалдела и стояла как вкопанная. Подошел Слива и спросил:

– А что Лейла хотела-то от тебя?

– Да так, песню хотела заказать, но я ее не знаю, – ответила Василина и подумала: «Ничего себе, старуха! Ничего себе подарочек задарил Артист!» И, сгорая от стыда, быстро пошла в гримерку, глянув на ходу, как Лейла садится за столик.

После антракта, когда музыканты начали играть, а публика весело ломанулась танцевать, Василина незаметно подошла к тому столику, за которым отдыхала Лейла, и аккуратно опустила в сумочку, висевшую на спинке стула, драгоценный подарочек.

Приближались новогодние праздники – малый сезон для очень состоятельных граждан страны советов. Граждане эти вывозили на юг своих жен с чадами подышать морским воздухом Крыма, погреться на зимнем солнышке, отдохнуть от дел насущных. Правда, эти высокостоящие товарищи чаще выбирались туда с любовницами и молодыми секретаршами, нагородив своим женам с три короба.

Народу в ресторане сильно прибавилось, свободных столов не было, да и приставные стулья были страшным дефицитом. Их продавали нуждающимся на вечер за червонец. В один из этих вечеров в их гримерку заглянул очень солидный, интересный мужчина. Шатен, уверенный в себе, в шикарном костюме, с хорошими манерами, в прекрасных лакированных туфлях, явно заграничных, и в шелковом, ослепительно красивом шарфе на шее. Слива радостно поздоровался с ним, и они вышли из оркестровки. Минут через десять Слива вернулся с официантом и попросил ребят очистить стол. Музыканты вместе с Линой нехотя убрали все со стола, а Слива с официантом взяли его и потащили в зал. Вернувшись, Слива сказал: «Важный дядька из Москвы, стоящий. Попросил организовать столик. – А потом бодро продолжил: – А ну, пошли в забой, лабухи, заказов целый талмуд. «Парнас» зовет!

Выйдя на сцену, Лина сразу увидела уже сервированный столик, а за ним – важного дядьку с удивительной красоты девушкой. Дядька оторвался от меню, посмотрел на Василину очень умными глазами, а потом опять погрузился в изучение ассортимента. Работали часа полтора без перерыва, и Василина все это время пела, а важный дядька завороженно смотрел на нее. Она это больше чувствовала, чем видела – все музыканты чувствуют на себе заинтересованные взгляды.

Новогоднюю ночь важный дядька с девушкой тоже встречал в ресторане. Слива подставил к стоящему в гримерке маленькому транзисторному телевизору «Электроника» микрофон и генеральный секретарь ЦК КПСС поздравил весь советский народ и присутствующих в зале с Новым годом: «С Новым годом, товарищи! С новым счастьем!» Загремели куранты, и ровно в ноль-ноль минут в колонках зазвучал гимн Советского Союза. Все встали с бокалами и рюмками в руках, а после гимна и выпили, и поцеловались, и закусили, и повалили на улицу, где опять гремел салют.

«Что-то зачастили они с салютами», – подумала Василина, грустно глядя в звездное новогоднее небо. А дальше, как пел Высоцкий, «потом пошли плясать в избе, потом дрались не по злобе, и все хорошее в себе да истребили…» Владимира Семеновича Высоцкого Василина, как ни странно, любила и слушала. И Слива тоже. Хотя их музыкальные пристрастия были иными – западными.

После первого в новом году танцевального отделения музыканты вновь вернулись в гримерку, где их ожидали подвыпившие подруги, румяные от танцевального марафона. Появился и важный дядька с красивой девушкой и столь же красивой бутылкой в руках – типа презент лабухам по случаю праздничка. Бухлом был заставлен весь стол в оркестровке, но все почему-то хотели отведать из принесенной бутылочки дядьки. Девушка его стояла скромно в сторонке, а тот, откупорив флаконягу, разливал содержимое по бокалам. Василина подошла к девушке и сказала: