Губерт Итд попытался опознать этот внутренний голос и решил, что он принадлежал какому-то законченному уроду. Пытаясь мыслить за рамками корыстных логических обоснований, он схватил оброненную кем-то сумку и предельно аккуратно повернул Бильяма в устойчивое боковое положение, подложив сумку под голову. Он пытался зафиксировать тело Бильяма в этом положении с помощью сломанного стула и обрезка трубы, стараясь не смотреть на его косые глаза и вяло болтающуюся голову, как вдруг кто-то схватил его за больное плечо. От этого Губерта Итд чуть не стошнило. Он знал, что рано или поздно придет день, когда он окажется в тюрьме.

Но это был не полицейский, а Натали. Она сказала что-то неразличимое из-за громкой музыки. Он показал на Бильяма. Она наклонилась и посветила на неподвижное тело. Ее стошнило, однако в последний момент, сохраняя хладнокровие, она успела подставить сумку. Губерт Итд отстраненно отметил, что девушка явно не хотела, чтобы в руки полиции попали клетки ее пищевода и ДНК. Так же отстраненно он оценил ее предусмотрительность. Она встала на ноги, снова схватила его за ушибленную руку и силой потянула на себя. Он закричал от боли, но этот звук пропал во всеобщем реве. Потом побежал, оставив Бильяма за спиной.

Мета отпустила Сета около 4 утра, когда они сидели в овраге, прислушиваясь сквозь звон в ушах к тихому шуму воды внизу, к шуршанию шин стремительно проносящихся над ними полицейских машин. Он сидел на бревне, все с той же искусственной ухмылкой превосходства на лице, затем заплакал, утопив лицо в ладонях и пригнувшись к коленям, совсем как бесхитростный, не пытающийся ничего доказать ребенок.

Губерт Итд и Натали смотрели на него, не вставая со своих мест у корней деревьев, торчавших там и тут по склону оврага. Наконец, они подошли к нему. Губерт Итд неуклюже обнял Сета, а тот уткнулся ему в грудь. Натали коснулась его руки и что-то прошептала, что показалось Губерту Итд очень женственным в самом успокоительном смысле этого слова. Губерт Итд понимал, что Сет плачет, и что это может быть так или иначе обнаружено правоохранительными органами. Это, конечно, несколько мешало ему сопереживать Сету, однако для этого и не было веских причин, ведь Сет сам довел себя до ручки: нажрался дерьмовой наркоты на имиджевой тусовке, на которую вообще не стоило приходить, а теперь Губерт Итд был запятнан высохшей кровью, которую невозможно оказалось смыть влажными от росы листьями и соскрести грязными камнями.

Губерт Итд сильнее прижал лицо Сета к своей груди, скорее для того, чтобы никто не услышал этот плач. В ушах Губерта все еще звенело, в голове пульсировала кровь, а подушечки пальцев все еще ощущали мягкую кожу искалеченного лица Бильяма. Он был уверен, что, когда они уходили, Бильям был уже мертв, а значит, они не оставили его умирать на танцполе. И, следуя своей природе, Губерт Итд начал сомневаться в этой уверенности.

Натали похлопала Сета по руке.

– Держись, приятель, – сказала она, – тебя просто отпускает. Напрягись и думай. Так будет гораздо легче, ведь ты можешь думать, когда тебя отпускает мета… Это все было включено в пакет удовольствий. Давай, Стив.

– Сет, – сказал Губерт Итд.

– Сет, – поправилась она. Ей так же хотелось, чтобы Сет замолчал, как и ему. – Давай. Думай. Это ужасно, это отвратительно, но это не твоя настоящая реакция, а всего лишь воздействие наркоты. Давай, Сет, думай.

Она все повторяла «Давай думай». Должно быть, именно это следовало говорить людям, которым было плохо после меты. Он тоже повторил эту фразу, и плач Сета начал сходить на нет. Пару минут он помолчал, затем тихо захрапел.