– Привет, я подал на развод, – проговорил Вениамин быстро.

– Спасибо, – почему-то ответила я.

– Извещение уже два раза приходило на мой адрес, потому что ты тут прописана. Тебе надо его получить, – тут я услышала в трубке какую-то возню и шепот. – И да, еще надо, чтобы ты выписалась из квартиры. Лучше все сделать в один день. Развод шестого октября у мирового судьи на Первомайской, ты придешь?

– Не знаю, – сказала я честно. – Я так далеко ничего не планирую.

– Ну естественно, – упрекнул Вениамин. – Так я и думал. Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому!

– Погоди, у меня действительно нет планов на октябрь. Но могу и развестись, почему нет. Извещение когда забрать?

– Первого сентября же поведешь ребенка в школу? Вот и зайди, я рядом живу вообще-то.

– То есть ты помнишь о существовании ребенка? – спросила я срывающимся голосом. Но Вениамин, по самые уши загруженный информацией с большого компьютера серии «Катерина», уже положил трубку.

Бедный Кузя. Как же больно. Боль за других, особенно маленьких, – самая сильная на свете. Кузя привез Вениамину магнитик с домиком. И был уверен, что папа придет первого сентября снимать его школьную линейку на камеру. Спрашивал, надо нам покупать учительнице букет или папа принесет… Невыносимо.

На кухне появилась сестра Ж. в халате.

– О-о-окей. Так нечестно, – она отняла у меня тарелку с пельменями, в которую я роняла крупные злые слезы. – Второй потоп за день!

– Плохой день, – объяснила я. – День, когда заканчиваются все отношения.

– Все плохие отношения, – поправила Жозефина.

– Хороших только нет. И работы нет. И друзей. И даже соевого соуса к пельменям.

– Скоро первое сентября. Новый сезон, новая жизнь. Все будет лучше, вот увидишь.

Я была уверена только в соевом соусе – в том, что его, в отличие от работ и отношений, когда-нибудь найду. Но решила не спорить с Жозефиной, пережившей настоящий потоп.

– Я одного не понимаю, – сказала я. – Зачем Дарье крышка от стиральной машины?

– Маленьким женщинам – большие сувениры, – заявила сестра Ж., мастер слоганов, и отложила мне на отдельную тарелку пять антистресс-пельменей.

Тридцатого августа в Кузиной школе были сборы. Там мне сообщили, что прекрасная учительница Елена Ивановна, ради которой мы и записали шестилетнего ребенка в первый класс, уволилась и решила вместо первоклассников воспитывать внучку. А Кузиному 1-му «В» выдали нового классного руководителя – Аэлиту Константиновну. Большая, громоздкая, в фиолетовом платье с бантом, она обладала голосом в четыре октавы и всячески использовала этот дар – то басила, желая придать своим словам веса, то переходила на сверхвысокий регистр, выражая незыблемую любовь к детям. «Мои птенчики» – так она назвала свой предыдущий класс, окончивший начальную школу.

Родители одобрительно зашумели, когда Аэлита Константиновна сказала, что с первого класса расслабляться нельзя и новым птенчикам сразу будут, пусть и неофициально, выставлять оценки. «Синей ручкой», – успокоила она особо впечатлительных.

– Как говорится, ЕГЭ на носу, а нос еще сопливый, – скаламбурила учительница и высоко захихикала.

Мамам и двум присутствующим папам Аэлита Константиновна явно понравилась. Они позадавали немного дополнительных вопросов («С какого класса нанимать репетитора по математике?», «Сколько точилок давать с собой в школу?», «Можно ли синий кардиган заменить на голубой свитерок?»), получили простые, как карандаши, ответы и разошлись. А я крепко задумалась. Вспомнила, что однажды видела Аэлиту Константиновну в действии. Мы с Кузей шли тогда из сада, а она гуляла со своим классом во дворе. Я запомнила ее фиолетовое платье с бантом. Дети вместе с учительницей сформировали большой круг, и я сначала подумала, что они играют. Но в центре круга стоял мальчик – красный, растрепанный и почти плачущий. А Аэлита Константиновна вещала: «Сейчас, птенчики, каждый из вас может сказать Глебу, что о нем думает».