– Сапоги, Гаврила Семёныч. Не лапотки. Не босая нога. Сапоги.

– Ну-ка, дальше посмотрим.

На берегу пруда ход раздваивался: один рукав выходил наружу, другой продолжался под водой до противоположного берега и молельного дома. Около входа в подземелье снаружи также были следы, только тут они уже различались хорошо, и видно было, что прошли несколько человек в сапогах. На одном сапоге подковка вроде была полуоторвана.

– Вот это хорошо, Гаврила Семёныч – подковка-то. Теперь смотри только, у кого она оторвана на одном сапоге – или гвоздик из неё выпал. В сапогах-то у нас немногие ходят. Хозяйский дом, понятно, не в счёт. А так только мастера мои заводские, да сын мой, да братья твои, да мы с тобой, Гаврила Семёныч.

При последних словах Карпов хохотнул.

– Однако ж девки в сапогах не ходят, Иван Михайлович, а лапотки или баретки тут нигде не проходили. Летает она, что ли? Или они её на руках несли вместе с золотом? Ладно, девка теперь – дело второе. Главное – мужики. Кто и откуда – вот что нам теперь дознаваться надо.

– На свету ещё надо всё тут рассмотреть, Гаврила Семёныч, рано утром прийти. Но вот что я тебе могу уже сейчас сказать: такие подковки в Невьянске не ставят. А вот в Федьковке – это пожалуйста. А Федьковка – вот она, на южном берегу пруда.

– Тумашевские, что ли? А им-то зачем? Да и как они узнали, да как ещё до подземного хода доправились?

– Ну, слушок-то, поди, есть, не бесплотные же духи ходы-то рыли. Хоть Хозяин и позаботился потом, чтоб всё тихо было, а подчистую всё одно не подметёшь в таких-то делах. Сам ты знаешь, Гаврила Семёныч, что Демидовы Тумашевым, да и не им одним, дорожку-то здесь, в Невьянске, перебежали. Дмитрий-то покойник с братом Петром задолго до Хозяина железо да медь плавили, заводы тут имели. Вот возле Федьковки, к примеру. Ах ты, мать честная!

Карпов хлопнул себя по лбу:

– Да ведь приказчик тумашевский в контору приходил, за делом будто.

– Ну и что?

– «Что». А то, что колодец-то у конторы, по которому воздух в подземелье проходит, он заприметил и говорит: «Что это у вас колодец-то не засыплют, ведь он высох, воды в нём нет, неравно кто свалится?». Ах ты!

– Давно это было?

– Было-то давно, да случилось-то, видать, недавно: по нему они и прошли.

– Да ты что, Михалыч, в нём глубина немереная, как они в него спустились-то снаружи? А девку как провели? Или они её на верёвках спускали, а сами здесь, что ли, дожидались? Да ты ведь говоришь, что чужих ночью у конторы не было? А если так, если спускались они, так верёвку-то им отвязывать с ворота некогда было – там она. Пойдём-ка назад, посмотрим.

Верёвки в колодце не оказалось.

– Так-так, – сказал Гаврила. – Не иначе, в Федьковке надо разведывать. Ну, есть там у меня свои люди – доправятся.

– Откуда ты, Анна, так хорошо русский язык знаешь?

– А ты английский откуда? Погружение. Ты в Лондоне погружался, я – в Москве. Я училась в МГУ по обмену, десять лет назад это уже было возможно. Потом стажировалась у вас в Екатеринбурге, в УрГУ. Я уже тогда Демидовыми интересовалась. Вот потому, мой дорогой, я и знаю, что простой уральский доцент не может так выглядеть, как ты. Даже если он и был какое-то время за границей. Значит, тебя натаскивали на меня специально. И не ФСБ. Это – вряд ли. Скажи, как твой хозяин выглядит: такой мужчина в годах с бородой, да? Ну, молчи, молчи. Молчание – знак согласия, как говорят у вас. Ладно, колись, чего уж там. Сказал он тебе своё имя? Нет, наверное. Так вот. Его фамилия Украинцев. Ничего не говорит тебе, историку?

– Украинцев? Украинцевы… Они что, тоже связаны как-то с Демидовыми?