Каждый раз, когда я начинал дышать, я представлял как ухудшается моё здоровье. Мне то грезилось, что я проглотил язык, то видел свою собственную могилу посреди подвала. Но обычно мрачные болезненные галлюцинации сменялись галлюцинациями, от которых было очень весело. Однажды, в очередной заход, оторвав лицо от пакета, я увидел, что все мы стали клоунообразами. Мы были одеты в красные обтягивающие костюмы и шапки с бубенчиками. Мазик был нашим папой, а мы его весёлыми сыновьями. Его пакет с клеем внутри превратился в большой разноцветный шарик на верёвочке, который он пускал по потолку подвала. Я был самым младшим клоунообразом, и в мои обязанности входило ржать во весь рот, что я и делал.

Дышать клеем нам приходилось не только в подвалах – но и на заброшенных стройках, в канализационных коллекторах, а иногда и у себя дома. Конечно это было интереснее, чем лазить по больничным помойкам и взрывать на костре ампулы. Хороший способ избавиться от безделья, особенно в летние каникулы. Вот мы заходим в полуразрушенное здание, разливаем по пакетам клей – и уже через некоторое время ты слышишь, как глубоко дышат твои друзья и ты сам. И даже дождь на улице начинал звучать где-то внутри тебя.

Порой в дело шёл не только клей – но и ацетон, бензин и даже газ в баллонах. Как-то у себя дома на кухне я обнаружил несколько баллонов для газовых плит. А когда остался один в квартире, то решил подышать и его. Усевшись на диван, я стал вдыхать шипящий горьковатый газ. На вкус он показался мне менее приятным, чем «Момент». Не знаю сколько времени прошло – двадцать минут или пол часа, но кажется я ничего не ощущал. Не было ни галлюцинаций, ни даже каких-нибудь причудливых мыслей. Я встал с дивана, подошёл к окну и выглянул на улицу. И тут из одного моего глаза вытянулась заточенная по краям монетка на леске. Монетка начала вонзаться в головы прохожим, и острыми краями перемалывать им там все внутренности. Я с ужасом закрыл окно.

Токсикоманить я перестал по истечении своего подросткового возраста. Вдыхаемые токсические вещества растворили нам мозги и стёрли память. Кто-то умирал от отёка лёгких и внезапной остановки сердца. А те, кто выживал – не могли закончить школу, не могли адаптироваться к дальнейшей взрослой жизни, навсегда оставаясь там – в своём четырнадцатилетнем возрасте. Поколение токсикоманов кануло в небытие, и на их смену пришло поколение курящих траву. Но им повезло больше.

Но когда мы с Тёмой сидели в подвале и дышали клеем – я ничего об этом не знал, да и не хотел знать. Я оторвал лицо от пакета, и увидел перед собой вместо Тёмы мужика в милицейской форме с погонами. Тут же отбросил пакет в сторону, опасаясь, что сейчас загребут в участок.

– Ты чего? – подал голос мент. – Пакет возьми.

– Это не моё – категорически заявил я.

Но тут мент необыкновенным образом начал перевоплощаться в моего кореша Тёму. Сначала исчезла форма, а потом и лицо стало принимать знакомые очертания. Я с облегчением понял, что это был всего лишь глюк. Тёма, Тёма – как я рад тебя видеть. Близкий мне человек.

– Сань, а ты хоть книжку читал какую-нибудь?

– Да читал, эта… Мёртвые души называется.

– Ну и как тебе?

– Звиздец как устал читать.

Мы смеёмся над Саней, шагая по пустынной улице. Нас человек семь, всем нам по четырнадцать-шестнадцать лет. А Сане двадцать восемь. Конечно мы не хотели, чтобы с нами тусовался умственно отсталый. И поэтому всегда его кидали – хитростью, или откровенно посылали. Но порой из жалости брали гулять с собой.

Когда-то мать-алкоголичка выгнала его из дома. Ночевал он в подъездах. Простыл, заболел менингитом, ну и после всего этого перестал дружить с умом. Родители его потом опомнились, вернули обратно домой. Но болезнь оставила на нём неизгладимый след – мышление было как у восьмилетнего. Учился в специальной школе для придурков. После того, как с учёбой было покончено, ничем серьёзным не занимался. Шатался по улицам с безумным взглядом.