Она не прятала свой взгляд,
Но в глубине зрачков защита
Тоской страданий всех утрат.
Касанье пальцев осторожных
Искали трепетно объятье,
Мол, целовать меня уж можно,
Вязать слова губами хватит…
Вернул в реальность резкий зуммер:
Ало, я скоро…. Ну, прощай!
И миг желанный сразу умер:
Молчи, уйди, не обещай…
Уединенье вместе
Мне не понятен собственный мотив
К уединению затворника стремиться,
Я средь людей общеньем с ними жив,
И говор их, приятно видеть лица.
На полках книги, множество томов,
Я как бы окружен всегда толпой немою,
И чувствую я их невнятный тихий зов:
Заговорят, как том в тот час открою.
Простой рассказ, печальная ли повесть
В мою судьбу ворвётся со страниц,
Гадаю наперед, фортуна что готовит,
И спорю, и иду с героями на риск…
А радио включи – живые голоса,
И мнится мне, беседуют со мною;
Средь музыки забыться с полчаса;
Иль вдруг душа мучительно заноет.
И мира пульс во мне согласно бьется.
Я одинок? Да нет же, я со всеми!..
А уединиться если часом доведется,
Я погружен в себя, не замечая время.
Семейный обед
Отца я помню, как в тумане,
Пять-шесть найдется эпизода,
Но память детская обманет,
В те дни, вернувшись через годы.
Веселый, стройный и подвижен,
А может, строгий, даже злой,
В рассказах мамы его вижу,
Во мне, ребенке, он живой.
Семейный стол полуовальный,
Отец, я слева, справа брат,
Он усадил нас специально —
Учить приличиям ребят.
Мне ложку левою рукою
Взять неосознанно хотелось,
Отец мне строго: Что такое? —
Бьет подзатыльник то и дело.
А брат откусит хлеб и долго
Жует его и не глотает,
Отец встряхнет его за холку, —
Не подавись, запей-ка чаем!
К его приходу дети в чистом
Должны одеты быть и рядом,
И стол накрыт семейный быстро,
После отца все только сядут.
Жена должна сидеть напротив,
А рядом с мамой дочь Галина;
Кастрюля с супом, с мясом протень;
Отец вино нальет с графина…
Сам помню ль это пятилетним,
Иль мама позже рассказала,
Как притихали сразу дети —
Отец входил неспешно в зало.
И те семейные застолья,
И воспитательные меры,
Не мог придумать я, тем более
С годами в память крепнет вера.
Приятно помолчать
Если нечего сказать,
Если чувства не понятны,
Надо просто помолчать,
А молчать, порой, приятно,
Необычно, и неплохо.
Говорить, когда не надо
Ни с улыбкой, ни со вздохом.
Почему душа не рада
Тишине внутри себя?
Неуютно ей как будто,
Мысли чувств не теребят,
Не стараются запутать
Чувства мысли. Тишина,
Но вблизи, а где-то глубже, —
Ум не видит ясно дна, —
Ветер ярости разбужен,
И взорвет поверхность вод,
Но когда, не угадаешь,
Страсть безумия придет.
А пока душа пустая,
Хоть и вольно, но тревожно,
Что в ней варится тайком?
Помолчу, пока что можно,
Душу слушать мне потом.
Под корой
Старой защитной корой шелушится,
Что под душой мы в понятьях имеем,
Что обитает, сосущее соки, под нею,
Жучков-короедов там рыскает птица,
Кабы до смерти не сгрызли, годится
Душе этой самой все недруги-други,
Она под корой шелушащей в кольчуге,
Не в панцире, не в скорлупе окаянной,
И не темнице, она под корой слоистой,
То сонная в соке, то рвется неистово,
И в камбий течет кровоточащей раной,
Чтоб почки на волю рванулись бы жадно,
Кора оживает зеленой одеждой парадной,
Взрывается пеной цветочной дурманной.
Кто знает, за старой что скрыто карой,
В стареющем древе душа ль молодая,
Даже, которая, пень превращает порою
В куст буйный, и сломы покроет смолою,
Но может и дуб вековой загубить, покидая
Его от тоски в одночасье, какая, кто знает.
Печь
Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,
Типа русской, в середке – громадой.
На морозе продрог, если, можно прилечь
Хоть втроем, и тесниться не надо.
Палку-конь, оседлав, нарезая круги,
Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,