– В общем так, Ширманов, расстрелять тебя немедленно мне врожденная доброта мешает. Понял? Даю тебе последнюю возможность. Бери любые средства, любую агентуру, все дам, но Мессера мне достань. Из-под земли достань. Понял? Если его какая-то разведка утащила, так ты из звериной пасти его вырви и мне сюда поставь, на этот вот коверчик. Понял?

Ширманов прохрипел невнятно. И тогда Холованов вопрос повторил:

– Спрашиваю, понял?

– Понял.

– Неделя на поиск. Неделя на похищение. Неделя на доставку. Через три недели Рудольф Мессер должен быть тут. Если через три недели он не появится в Москве, ты кончен. Может быть, он сам чудом тут объявится, тогда ты спасен. А сейчас поднимай свою группу. Работай. Каждый день – на мой стол отчет о проделанной работе. Понял?

– Понял.

– Удивляюсь своей доброте: даю тебе три недели на спасение твоей же шкуры. На черта она мне нужна, твоя шкура? Иди и спасай ее. Надейся только на себя и на чудо. И помни слова товарища Сталина: чудес не бывает.

Чародей сидел уже не на табуретке, а в кресле начальника тюрьмы, слышал грохот арестантских подков и благодарственные вопли, блаженно улыбался, отдавая короткие распоряжения:

– Гиммлеру про меня не докладывайте.

– Слушаюсь, не докладывать.

– Нет, нет. Я не приказываю. Просто вам не следует торопиться – доло́жите, что поймали меня, а потом конфуз выйдет. А я тут, как сами понимаете, не задержусь, поем, обсушусь и уйду. Где, кстати, мой обед?

Бани в тюрьмах Берлина уж больно хороши. Чистота ослепительная, свет мягкий, воздух свежий, жар отменный. Сначала – мощный душ, потом чародея размяли-расправили, еще раз в душ поставили, после того – сухая парилка огнедышащая. С пивом. Пиво в маленьких зеленых бутылочках, бутылочки в бадье деревянной, во льду. Много бутылочек.

Чтобы меня превратно не истолковали, оговорюсь: баня такая – не для всех. И даже не для всех надзирателей. Баня для вышестоящего руководства – для начальника тюрьмы и тех, кто его проверять уполномочен. Баня влеплена между внешней стеной и кочегаркой. За внешней стеной – не улица берлинская, а еще одна тюрьма. Женская. Они как бы две разные тюрьмы, но под единой администрацией, с общими на две тюрьмы хозяйственными службами, чтобы две прачечные не держать или два рентген-кабинета. Потому тут, в районе командирской бани, втертой меж других строений, две тюрьмы как бы в единое целое сливаются.

Вот туда наш чародей и попал. Его почему-то быстро из разряда арестантов перевели в разряд проверяющих. Порядок в Берлине установлен крепкий – проверяющие могут нагрянуть в любое время дня и ночи. Потому в любое время дня и ночи баня та – не то чтобы спрятанная, но в официальный перечень тюремных помещений не вписанная – находится в десятиминутной готовности к приему любой комиссии. Только ворота растворяются, только машины комиссии в тюремный двор вкатываются, а тут в бане уже пары быстренько поднимают до соответствующих высот. И аттракционов в бане подготовлено на любой вкус в изобилии. И много в той бане разнообразных удовольствий вкусить дозволяется…

Банщик тюремный, доложу я вам, – особая порода рода человеческого. Как попадают в банщики тюремные, мне знать не дано. Знал бы как, сам бы банщиком бутырским заделался. Но не знаю, потому низменным трудом сочинителя перебиваюсь.

Так вот: даже немецкие тюремные банщики, и те чародея уважали.

– Отчего же его не застрелят?

– Так ведь пули мимо него летят.

– Кто же главнее – папа наш, начальник административно-хозяйственной части, или чародей какой-то?

– Сдается мне, чародей главнее. Может такое быть, что он главнее и самого начальника тюрьмы.