Серые коробки домов одинаковые на вид, всех оттенков серого, полезная структурированная полусинтетическая пища, отсутствие болезней, лишнего веса, сильных неконтролируемых эмоций – вот чем была наша жизнь. Объединившейся паре бесплатно выделялось небольшое однотипное жилье. Хочешь жить лучше – заработай. Или роди детей. Вот тогда жилье увеличивали значительно, разрешались и небольшие удовольствия – бассейн, небольшой клочок земли (на которой кроме блеклой травы, практически ничего не росло).

Самым ужасным для меня было то, что всех, она, такая жизнь, в общем-то устраивала. Хотя, периодически мы видели, как кого-нибудь, с нервным срывом, либо без сознания, увозили медики в серебристом фургоне. Нам говорили, что у него эмоциональное истощение, что он просто очень устал, слишком много работает и слишком старается для блага планеты. Какое там истощение, наши эмоции были надломленными с рождения. Но, правда, через некоторое время несчастный возвращался, пугающе спокойно глядя перед собой и утверждал, что ему помогли, и он снова здоровый член общества. Ему радовались и аплодировали, встречали, как героя, и на этом все заканчивалось. Безразличным и безличным было все вокруг, безвкусным, монотонным и кастрированным. Иногда я думала о том, что нужно жить по-другому, но как – не знала. Ведь я не знала другой жизни. Вернее, я не помнила ее. Зато мои кошмары, видимо, все помнили. От моих криков примерно раз в месяц не помогали ни долгие сеансы гипнотерапии, ни психологические сессии, ни лекарства. Раз в несколько декад я видела перед собой морду страшного хищника, который преследовал меня, после чего я проваливалась в огненную яму и горела заживо. Отец будил меня, гладил по волосам и поил травяным чаем. Я привыкла. Даже к страхам можно привыкнуть. Я постоянно терзалась своим несоответствием с миром. Мне хотелось свободы. Мне хотелось вкусного воздуха. Однажды мы с отцом ездили в экспедицию в соседствующий с нами округ, аномальная зона была в лесу. Точнее, в месте, когда-то бывшим густым лесом. Я уже упоминала, что наша природа вырождалась? От леса оставались невысокие худосочные деревца, серый редкий мох и болота с тяжелыми для нашего дыхания испарениями. Отчетливо помню, какой восторг тогда вызвали эти чахлые островки растительности. Воздух, наконец-то, чем-то запах. Город, с его постоянной фильтрацией был практически стерильным, невкусным, неживым. Я в нем задыхалась. Мне казалось, что фильтровали меня. Но здесь, вокруг растекался запах прелой осенней листвы, оживших редких грибниц, избыток кислорода сделал меня осоловевшей, и я потеряла сознание от избытка эмоций. Отец тогда очень испугался за меня, а я, вынырнув из полусна-полузабытья хорошо помнила, какой дивный сказочный лес мне в тот момент приснился – изумрудный, густой, плотный, запах знойной богатой зелени растекался по сознанию несколько дней. С тех пор, ничто я не любила так, как наши вылазки на природу, ароматы малочисленных трав и мечтала хоть раз вдохнуть запах настоящих полевых цветов.

В этом году мне исполнялось двадцать. Пятнадцать лет назад двадцатипятилетний Эррол Сирокко с группой студентов поехал на исследования какой-то аномалии и нашел там меня. В прямом смысле. Испуганную, грязную худенькую девочку пяти лет, в каких-то жженых лохмотьях, недалеко от места его исследований. Я произнесла лишь одну фразу: «Я Ая Альруна». Уж не знаю, что заставило молодого одинокого вдовца взять себе ребенка, но ему разрешили, связи были. С тех пор он мой лучший друг. Брошенных детей у нас не было, поэтому откуда взялась маленькая оборванка, никто сказать не мог. Прежде чем попасть к Эрролу, меня долго обследовали в генетическом центре, вопрос, что со мной делать и не несу ли я угрозы решался наверху. Что там было не так, неизвестно, но с того момента началась моя «большая игра». Игра в ничем не примечательного члена общества, которым я (и я совершенно отчетливо это понимаю) ни в коей мере не являлась. Но в этом мире я обрела настоящую поддержку, и не чувствовала себя совсем одинокой.