Все это время бобби слепили нам в морды фонариками без малейшего намека на попытку вытащить нас.

– Ты только полюбуйся на этих трех голубков, Уильямсон. – Один из них поддел локтем бок своего напарника. – Покажи-ка мне свои руки, – это уже Трещотке. – Крашеные ногти! Опять сектанты какие-то! Как же вы меня достали, люди, не желающие быть людьми!

В свете фонариков я наконец-то увидел лицо Трещотки. Вернее, не столько лицо, конечно, сколько рожу. Мне такое и в самом ужасном сне не приснилось бы: его морда была вымазана зубной пастой, на висках отчетливо виднелись следы губной помады от пошлых поцелуев, а брови у него были выщипаны! Но самым забавным было то, что морда нашего дорогого Командора ничем от морды Трещотки не отличалась! Ну, и что это могло значить?

Не секрет, что у меня заразительный смех, поэтому меня ничуть не удивило, что если поначалу эти двое только тупо уставились на меня, то потом их тоже скрутило от смеха. Я же просто бился в истерике об руль, не в силах остановиться – настолько эта парочка была комична и несуразна, – пока у меня не начались колики в животе.

И все бы хорошо, несмотря на резь в животе, но было у меня такое ощущение, что что-то не так. Какой-то мерзкий червячок покусывал да покусывал мое подсознание своими ядовитыми зубками. Я резко обернулся. Подозрительный незнакомец за моей спиной лишь похихикивал себе в кулачок, и это было его единственным вкладом во всеобщее веселье, хотя меня беспокоило совсем не это. Дело в том, что с его мордой был полный ажур: ни пасты, ни следов поцелуев, да и брови на месте… А кто же тогда был третьим «голубком»?

– Ладно, давайте вылезайте уже! – потребовал, отсмеявшись, один из полицейских после того, как они насгибались и наразгибались больше раз, чем были в состоянии.

– А мы не можем! – заметил Трещотка и опять забился в конвульсиях.

– Ах, не можете… – Жесткость голоса полицейского ничего хорошего нам не сулила, но нашего безмозглого валенка это рассмешило только сильнее.

Второй бобби предложил выкурить нас из машины огнем. Я зажмурился как можно сильнее, но в этот раз уснуть у меня не получилось. К счастью, поджигать нас не стали. Внешние ручки дверей были на месте, и все закончилось благополучно: нас выкинули из машины, нацепили наручники и снова затолкали внутрь. После чего мы были отбуксированы к полицейскому участку.

В самом участке народу была прорва. Прям час пик в метро. Все беспорядочно сновали туда-сюда, как стая дерганых насекомых, не останавливаясь ни на секунду.

– Такое ощущение, что по крайней мере половина населения вашего городишки – преступники и у них здесь съезд, – констатировал я.

– Ничего подобного, – огрызнулся констебль Уильямсон, прорубая для нас путь сквозь эти людские заросли. – У нас тут, к вашему сведению, сериал снимают!

Не побоюсь утверждать, что наше появление произвело настоящий фурор, несмотря на присутствие одного очень известного комика. Если бы только фурор фурору не был рознью… Я все еще содрогаюсь всякий раз, как вспоминаю об этой сцене: тыщи, если не мильоны, отвратительно хихикающих, фыркающих, гыкающих морд вокруг… Хихикающих, фыркающих и гыкающих над нами! Я бы не удивился, если бы нас привязали к позорному столбу и закидали вареными яйцами и канцелярскими принадлежностями. Неужели всем этим людям совершенно нечем было заняться, кроме как пялиться на посетителей?

Не смеялся только Начальник Участка.

– Так, так… – У него морда вся была какая-то уставшая и унылая, и к тому же серая от бессонницы. – Так, так…

Слава богу, весь этот фарс не мог продолжаться вечно. Начальник Участка поманил к себе пальцем продюсера сериала и спросил, показывая на нас: