– О чём вы? – тихим вопросом задаётся она, глядя исключительно в свою наполненную тарелку, зажатая, напряжённая и скованная, как будто ей нельзя смотреть на меня. Я стараюсь пока не думать ни об этом, ни о том, как сделать так, чтобы, отвечая на какой бы то ни было вопрос или просто общаясь, она поднимала голову и не остерегалась находить мои глаза своими.

– Если тебе что-то не нравится или и вовсе запрещено употреблять в пищу, ты не должна бояться сказать мне об этом. Это нормально и естественно, что у всех разные вкусы, и в таком случае я приготовлю что-нибудь ещё или просто покажу, где что лежит, если ты хочешь пользоваться кухней самостоятельно, что тебе в моё отсутствие так и так придётся для себя делать, а при необходимости и помогу, но тебе непременно надо есть. Чтобы быть сильной и здоровой, ведь от этого зависит не только твоё самочувствие и благополучие. Ты меня понимаешь? И когда я сказал, чтобы ты чувствовала себя, как дома, именно это я и имел в виду. Тебе вовсе не нужно круглыми сутками сидеть в своей комнате. Что ты вообще там делала всё это время? Ну, за исключением очевидного?

– Не знаю…

– Кензи…

– Листала фотоальбом. Даже не верится, что вы его нашли. Я думала, что придётся восстанавливать документы, но больше всего сожалела вовсе не об их утрате. Даже не знаю, как вас благодарить.

– Не стоит, – лишь отвечаю я, потому что на её месте и мне было бы плевать на вероятные разного рода бюрократические проволочки, и единственное, о чём я в случае чего бы переживал, это также снимки родителей и совместные фотографии с ними. Без них так легко забыть, как выглядели родные тебе люди, а Эйден, как внук, этого даже не узнает. – Просто… В общем, ты можешь проводить время и в гостиной, и за просмотром телевизора, и за чтением книг из шкафа в ней. И холодильник тоже полностью в твоём распоряжении. Как и содержимое кухонных шкафчиков. Только не высовывайся лишний раз на улицу, – почему-то, говоря это, я отвожу глаза в сторону, в то время как взгляд Кензи ощутимо вонзается в меня, а её несколько раздражённый голос острой иголкой впивается в моё тело:

– Так это что, всё-таки плен? Ограничение моей свободы? Но я знаю свои права, – я не могу не понимать её явного возмущения и того, откуда у него растут корни, и знаю, что отчасти Кензи совершенно права, но у меня нет желания объясняться с соседями. Вообще-то всё происходящее дома касается только тех, кто в нём живёт, и, строго говоря, я не обязан ни перед кем отчитываться, но банальное любопытство никто не отменял, а с этой человеческой чертой так просто не сладить. Хотя бы один бесцеремонный, наглый и вмешивающийся совсем не в своё дело индивидуум непременно возьмёт да отыщется абсолютно в любом месте.

– Свои права, говоришь? – из меня вырывается неконтролируемый смех, и я почти дополняю его замечанием, что, быть может, она и знает, какие вещи гарантированы каждому человеку с самого его рождения, но явно позабыла про то, что существуют ещё и обязанности, несоблюдение ею которых и привело нас к данной ситуации. Но в самый последний момент по какой-то причине я проглатываю практически родившиеся и оформившиеся слова и заменяю их более зрелыми и обдуманными. – Нет, это не похищение и не плен, и не насильственное удержание. Это просто обычная человеческая просьба. Твоё появление вызовет много вопросов, на которые я не хочу отвечать, и возбудит повышенный интерес, с которым я также не желаю иметь совершенно ничего общего.

– Но я могу выходить хотя бы на задний двор? Эйдену нужны свежий воздух и солнце.