Проверка Знаний: Сергей машинально открыл учебник. Текст был знаком. Он помнил не только эту тему, но и всю школьную программу, и многое за ее пределами. Нина Петровна начала опрос. «Семенов! Предпосылки кризиса?» Семенов мямлил что-то невнятное. «Ковалева! Реформы Николая I?» Ковалева краснела. Сергей сидел, стараясь не выделяться. Но когда Нина Петровна спросила Петьку о причинах поражения России в Крымской войне, и Петька начал нести чушь про «плохих англичан», Сергея прорвало. Он помнил, как в прошлом сам смеялся над этим. Теперь он знал истинные причины: техническая отсталость, бездарность командования, пороки системы. «Петька, при чем тут англичане?» – не выдержал он, тихо, но так, что слышал весь класс. «Крымская война показала неэффективность крепостного права, отсталость промышленности и транспорта. Армия была большой, но плохо вооруженной и управляемой. Флот устарел. Англия и Франция просто использовали нашу слабость». В классе воцарилась тишина. Все смотрели на Сергея. Нина Петровна замерла с указкой в руке. «Откуда ты это знаешь, Морозов?» – спросила она, прищурившись. «Читал… в „Науке и жизни“», – соврал Сергей, вспомнив популярный журнал. Нина Петровна медленно кивнула: «Вижу, читаешь. Хорошо. Но на уроке говорим то, что в программе. Продолжим». Сергей почувствовал, как у него вспотели ладони. Слишком резко. Надо быть осторожнее.

Историк Иван Васильевич: На следующем уроке была история. Иван Васильевич, пожилой учитель-фронтовик с орденом на пиджаке, вел урок по-своему, увлеченно, с отступлениями. Он рассказывал о начале перестройки, о гласности. Сергей слушал, зная, к чему это приведет: к развалу страны, хаосу, обнищанию. Его лицо, вероятно, выдавало скепсис. «Морозов, я вижу, ты сомневаешься?» – вдруг спросил Иван Васильевич. «Нет, просто… интересно», – уклонился Сергей. «А что ты сам думаешь о переменах?» – настаивал учитель. Сергей глубоко вздохнул. «Думаю, что гласность – это хорошо. Но… важно не разрушить старое, пока не построено новое. И чтобы люди не пострадали». Это была осторожная формулировка, но прозвучала она от шестнадцатилетнего парня слишком мудро. Иван Васильевич внимательно посмотрел на него: «Глубокомысленно, Сергей. Глубокомысленно. Видно, голова работает. Но не будем забегать вперед».

6. Улица: Первые Испытания и Наблюдения


После уроков Сергей вышел из школы. Петька тут же пристроился рядом: «Чего такой замороченный? Людку обидел, на уроках умничаешь… Давай к Сашке, у него новые кассеты „Арии“!» Сергей помнил Сашкину «хату» – душную комнату в коммуналке, вечный бардак, запах перегара от старшего брата. Место, где он впервые попробовал портвейн. «Не сегодня, Петь. Голова еще болит. Пойду домой». «Ты че, больной что ли?» – Петька был искренне удивлен и немного обижен. «Да. Отстань». Сергей повернул и пошел. Он слышал, как Петька плюнул и пошел догонять Сашку и компанию.


Сергей шел по знакомым улицам родного городка. Все казалось одновременно знакомым и чужим. Меньше машин. Больше людей на улицах. Очереди у магазинов – за колбасой, за мебелью, за импортными джинсами. Плакаты с Гагариным и призывами к миру. Он видел знакомые здания, но они выглядели новее. Он видел людей, которые в его прошлом были стариками или уже умерли – они шли бодро, молодыми.

7. Дорога Домой: Параллельные Миры


Школьный порог остался позади. Сергей шагал по знакомым улицам, но каждый шаг был как по минному полю памяти. Асфальт под ногами казался мягче, чем он помнил, или это была непривычная легкость юного тела? Воздух пахл… иначе. Меньше выхлопных газов, больше дыма из печных труб окраин, пыли с разбитых тротуаров и влажной земли с клумб, только начинающих просыпаться от зимы. Он проходил мимо гастронома «Рассвет». Очередь за докторской колбасой выстроилась змеей на полквартала. В витрине – скудный ассортимент: банки с консервированными огурцами, пачки «Геркулеса», бутылки подсолнечного масла, несколько невзрачных тортов под пластиковыми колпаками. Сергей вспомнил бесконечные очереди своей первой молодости, унизительное «выбрасывание» дефицита, когда все бросались к прилавку. Сейчас это зрелище вызывало в нем не раздражение юнца, а тяжелую, взрослую горечь. «Скоро будет еще хуже,» – подумал он с ледяной ясностью, зная о грядущей пустоте прилавков и картонных талонах.