— У меня алкогольная непереносимость. Мне нельзя.

Он скептически изгибает бровь:

— Зачем пила тогда? Тебя никто не заставлял. Андрей сказал, что он пытался тебя остановить.

Уууу, гадкий Андрей. Как был ябедой, так и остался доносчиком подхалимом. Люди не меняются. Я медленно, но верно краснею и не могу это остановить. Вдруг меня сковывает неловкость –накатывают воспоминания о ночи. На теле отпечатались прикосновения Артёма, и я непроизвольно пялюсь ему между ног.

Не успеваю вовремя отвести глаза, он замечает, приподнимает уголок губ в самодовольной ухмылке.

Божечки, только не говорите мне, что у нас что-то было. Ведь, не было же? Ну, пожалуйста.

Я сглатываю и заставляю себя спросить:

— У нас что-то было?

Артём качает головой, лениво тянет:

— Если бы было, ты бы запомнила… — а в воздухе словно повисает его «но, будет».

Хоть он и не говорит об этом вслух, я чётко отрезаю:

— И не будет.

Артём отставляет допитый кофе, разворачивается к раковине, открывает шкафчик и манит меня подойти ближе.

— Покажи руки.

Я готова сделать всё, что угодно, лишь бы свернуть неудобный разговор. Подхожу и послушно вытягиваю ладони.

Артём достаёт лейкопластырь, кладёт на столешницу, берёт меня за руки и подтягивает ближе. Очень близко. К раковине. И к себе тоже. Я хочу отодвинуться, возразить. Но что именно? Как-то глупо будет выглядеть. Ведь, он всего лишь промывает мне саднящие кровью ладони. Всё-таки пару порезов кровоточат.

Его пальцы такие сильные, тёплые, слишком самоуверенные, как и их хозяин. Он прикасается очень нежно, стараясь не сделать больно.

И всё-таки я пытаюсь оттолкнуть его руки:

— Я сама.

Но он уже выключает воду и тянется за полотенцем:

— Сама ты уже вчера всё сделала. Все бокалы на стойке побила, — чувствую, как жгутся кончики ушей.

Обрывки пьяных воспоминаний роятся в голове. Ага. Было дело. Била бокалы. Как же стыдно… Так стыдно, что даже перестаю вырываться, а Артём прижимает ткань к ладоням –на ней остаются красные разводы. Он клеит мне лейкопластырь. Заботливый.

— Неудачное место. Будет плохо держаться. Постарайся не дёргаться и поменьше сжимать кулаки, воинственная ты моя.

Моя? Зачем он так меня называет?

Вздыхаю.

— Я всё еще жду объяснений, Артём. Как я здесь оказалась?

Курбатов тыкает в экран смартфона и включается запись. Мой пьяный голос вещает:

— Хочу море, солнце и белый песок.

— Запросто, — усмехается на записи Артём.

— Да, ладна, не пинди… — у меня заплетается язык.

Божечки, и угораздило же меня вчера выпить.

— Не пиндю, — передразнивает Курбатов.

— Слово пацана? — продолжаю буробить я.

— Если дашь слово девчонки.

— Какое?

— Ну, я тоже хочу кое-что.

— Дык, у тебя же всё есть, — я икаю.

— Я хочу тебя… — в голосе Артёма прорезается хрипотца.

Я даже глаза зажмуриваю. Мне снова ужасно стыдно.

На записи я икаю и тяну:

— Нееет, — еще и носом шмыгаю.

— Да… — хрипло басит Артём.

Слышно звук звонкой пощечины. Ого, похоже, я не только бокалы вчера била, но еще и Курбатова заодно.

— А как же море, солнце и белый песок, принцесска?

— Пошёл ты… Ты пиндишь, – еле разобрать, что буроблю –через губу еле переплюну.

— Слово пацана.

Я хмыкаю.

— Ну, тады, слово девчонки, что разрешу поцеловать. Но только на белом песке, у моря, – икаю, — только один поцелуй!

Запись заканчивается, а я хлопаю глазами. Артём ухмыляется:

— Слово не воробей, вылетит –не поймаешь, — он смеётся надо мной. — Я своё слово скоро выполню. И тебе придётся, — он машет телефоном перед моим носом.

— Курбатов, ты сдурел? Я же пьяная была.

— Ну, так не пила бы, — его ничем не пронять. — А кофе тебе можно? — Артём тянется к кофе машине.