Минут через пятнадцать подъехал УАЗ (козелок), в задок которого затолкали чурок, а нас усадили на заднее сидение. Я тогда ещё обратил внимание, что в «козелке» у стражей порядка играл мой любимый «Сектор Газа»8 с песней «Мент». Во, думаю, какая ирония судьбы!

В отделении с нами в кабинете действительно трещал следак. Он нам с деловым видом объяснил, что ребята, которые пытались нас обчистить, – матросы, родом из Махачкалы, уже второй год служат в Кронштадте, в какой-то там морской части. Они были сегодня отпущены в увольнение, и видимо так решили подзаработать себе деньжат. Дело же сие очень важное – разбой как-никак, поэтому разбойниками будет заниматься военная комендатура, сотрудники которой уже к нам выехали. Нам – потерпевшим обязательно нужно будет ехать с ними, и дать показания уже там.

С дагами9 они, судя по всему, тоже разговаривали, так как, когда мы с дружбаном шли в туалет мимо камер предварительного заключения, из-за решетки в нашу сторону неслось уже жалобное:

– Слишь, пацаны, а на хрен ви это всё замутыли то? Давайтэ дагаворымся! Заберыте заявы…

И это мы-то замутили?! Мы ещё утреннюю хрень размутить никак не можем, куда уж нам ещё-то одну мутить!

Я не помню даже адреса той комендатуры, куда мы поехали на подошедшем только через два (!!!) часа УАЗе (воронке), но тоже где-то в центре города – ехали не долго. Час с лишним провели в комендатуре, где какой-то капитан какого-то ранга нас с другом расспрашивал. Составив протокол, он нас отпустил. Уходя, мы спросили у капитана, что ждёт этих двух моряков? На что капитан строго ответил:

– Тюрьма!

Спустя две недели мне домой звонили из Кронштадта, сказали, что из Махачкалы приехали родители бандитов и хотят переговорить с потерпевшими, т.е. с нами. Нас просили приехать. Ездил Саня один (я работал), мы договорились, что он заберёт заявление, потому что даги и так были достаточно напуганы, просидев две недели на гауптвахте с перспективой на зону. Для них на этот раз всё обошлось. Но наши с друганом приключения продолжались.

К 9 утра следующего дня мы снова были на работе. На этот раз нам предстояло провернуть тайную операцию, а если всё пройдёт благополучно, то и продолжать в том же духе до конца отработки. Но изначально нужно было переговорить с продавцом азеровского ларька, куда мы возили товар, в том числе фасованные сахарный песок и сухое молоко. Задумка же была следующая.

Когда мы фасовали, например, сахар, то мы совочком брали его из открытого 50-ти килограммового мешка и рассыпали по приготовленным 1—2 килограммовым целлофановым пакетам, предварительно взвешивая на весах. Затем мы укладывали пакеты в освободившийся пустой мешок из-под сахара так, чтобы в нём тоже получилось ровно 50 кг. Так велели азера. С сухим молоком мы поступали точно так же, только мешки с молоком были не по 50, а по 30 кг.

Потом, после обеда, когда уже всё расфасовано, мы складывали укомплектованные мешки сахара и молока на телегу, и вместе с другими продуктами везли в ларёк. Там продавец ларька всё это реализовывал. Самыми популярными у покупателей всегда были именно сахарный песок и сухое молоко.

Мы же с Саней решили во время фасовки укладывать в мешки не по 50 и 30 кг фасованного сахара и молока, а по 60 и 40 соответственно, благо мешки это позволяли. С продавцом ларька мы хотели договориться, чтобы излишек от продажи делился на троих. За день обычно уходило почти по мешку и того и другого, поэтому дело стоило свеч. А поскольку азера всегда затаривали склад под завязку, то недостача вскрылась бы ещё не скоро. К этому времени мы бы успели отработать это грёбанное кофе и свалить.