Наступила полная темнота. Ориентируясь по звездам, я шел примерно в том направлении, где можно было найти своих. Вдруг раздался грозный окрик: «Стой! Кто идет?» Голос показался знакомым, и я ответил: «Свои». Подойдя ближе, увидел поручика, командира нашего взвода, и остатки взвода, залегшие полукругом, с пулеметной тачанкой в центре. Оказалось, что в темноте наш взвод оторвался от батальона и поручик, не зная складывавшейся обстановки, приказал взводу залечь в открытом поле. Я рассказал поручику о только что виденном и пережитом. Я считал, что красные отошли от Песчанокопской, но полной уверенности в этом не было.

В это время на окраине села, примерно там, где у меня произошла неожиданная встреча с красными, пылал пожар. Немного подумав, поручик отправил юнкера Терещенко и меня на разведку в этом направлении. Осторожно двигаясь, часто приседая, чтобы лучше рассмотреть лежавшую перед нами местность, мы минут через двадцать пять добрались до удобного укрытия по соседству с пожаром. Вблизи ходили вооруженные люди. По их говору и повадкам мы определили, что это были свои. Осмелев, мы вышли из укрытия и натолкнулись на командира нашего батальона. Часть села была занята нашим батальоном, и он приказал нам немедленно привести в село наш взвод на ночлег.

Было 11 часов ночи, когда мы, усталые от напряженного боя, замертво свалились на землю и заснули глубоким сном.

Спать пришлось недолго. В третьем часу утра 3 июля наш полк был поднят по тревоге. Брезжил июльский рассвет. Где-то недалеко завязалась оживленная перестрелка, сердито застучал пулемет.

Выяснилось, что красные ночью проникли в наше расположение и окружили полк с трех сторон. Положение создалось критическое. И в эту минуту каждый партизан ощутил, что во главе полка стоял доблестный, хладнокровный, храбрый и волевой командир. Верхом на гнедом коне, представляя заманчивую для противника мишень, полковник Писарев нанес короткие контрудары по вражеским клещам и вывел полк из окружения. Выбравшись из села на степной простор, полк занял оборонительные позиции в одной-двух верстах от Песчанокопской, примерно там, где накануне он занимал исходное положение перед вечерней атакой. Красные вели вялое наступление, поддерживавшееся довольно сильным артиллерийским огнем. К счастью, меткостью красные артиллеристы не отличались, и на их снаряды мы внимания не обращали. Гораздо чувствительнее были потери от пулеметного и ружейного огня.

В течение первой половины дня, под давлением превосходства сил, наш полк медленно подавался назад. Но после полудня к флангам полка подошли другие части Добровольческой армии и полк вновь перешел в наступление. Атака была решительной, и к вечеру Песчано-красные отошли в район Белой Глины.

Двухдневные бои обошлись полку дорого: убитыми и ранеными выбыло около 300 офицеров и партизан.

Под предлогом смертельной угрозы со стороны белых красным удалось увести с собой почти все население Песчанокопской. Все же остались кое-какие аборигены, от которых мы узнали много интересного о деятельности большевиков. Священник одного из двух больших приходов – обе церкви были каменные в этом богатом селе Ставропольщины – рассказывал нам о начинавшихся уже тогда непристойных выходках красных против религии. Впрочем, эти выходки вызвали неблагоприятную реакцию среди жителей Песчанокопской.

4 июля полк отдыхал в Песчанокопской и приводил себя в порядок после кровопролитной схватки. Тем временем красные собрали кулак около Белой Глины, а без овладения этим крупным селом, больше похожим на средней руки уездный город, нельзя было приступать к операции по овладению стратегически важным пунктом – узловой станцией и станицей Тихорецкой.