Из сказанного ясно, что, на обед в этом доме можно было попасть даже случайно, минуя традиционный прием хозяина, чаепитие в гостиной, все равно – ко времени или нет: появлялся гость, ставили прибор и приглашали к столу. Впрочем, первый министр мог себе позволить быть великодушным; за это его уважали все – от императора до последнего слуги в доме. За большим обеденным столом зарезервированным считалось только одно место – хозяина дома. Остальные места могли занимать все подряд, по мере появления в гостиной, хотя опаздывать к обеду было не принято. Еще бы! Попасть в этот дом стремились, наверное, все живущие в Поднебесной: здесь в простой непринужденной обстановке решались любые вопросы, как многолетние судебные тяжбы простых смертных, так и судьбы династий. И это было достоинством и привилегией дома Гуожи.

Минж присоединился к собравшимся почти незаметно; за столом шла жаркая дискуссия между учителем Ли и аптекарем Вейюаном, остальные им подсобляли с той или другой стороны. Собственно, эта полемика происходила в Поднебесной давно… Врач-анатом Ли методологически выводил аптекаря-даоса «на чистую воду».

– Мир серьезно болен, его нельзя излечить! – восклицал доктор, – Хотя лечение и является моей прямой обязанностью. Уж поверьте, уважаемый Вейюан, я знаю, о чем говорю. И это результат не только докторской практики. Нельзя, – он поднял палец вверх, – просто невозможно отделить в человеке область потребностей от области желаний. Пока существует необходимость дышать, человек будет хотеть это делать, а следовательно – желать себе страданий, пусть даже в самой непредвзятой форме, которую, например, вы бы назвали полным неделанием. И неважно, мастер ли это или простой земледелец, – это человек, не более того, с присущим ему органическим восприятием мира.

– Да, мы только люди, – подхватил мысль буддист Вейж, – и именно в таком виде мы постигаем жизнь. Вы же не станете отрицать, многоуважаемый Вейюан, наличие жизни во Вселенной в разных ее проявлениях. И поверьте мне как астроному, исследующему буддизм, у человека достаточно средств постичь её в состояниях, лишенных любых смущений. – Эээ нет, дорогой, – хитро прищуриваясь и помахивая пальцем, возражал ему доктор Ли. «Откажись от врага, принимающего форму желания» говорит Будда. В вашем случае, заметьте, стремление к совершенству будет ничем иным, как желанием. А я говорю об изначальном побуждении.

– Отсутствие доминанты тоже является доминантой, – слегка улыбнувшись, произнес Вейюан. – Но практика у-вэй(27) лишена желаний на уровне побуждений. Постигая себя, человек постигает Дао. Себя-то вы никак не перепрыгните.

– Сейчас да! – враз согласился доктор. – Но, сколько веревочке не виться, конец будет.

– Точнее, все вернется в изначальную неопределенность. Мир возвращается к Дао.

– Извините, но вы говорите о сансаре, не более, – возразил учитель Вейж. – Это ваше представление.

– Сансара безначальна, – продолжил Вейж. – Ни у одного существа не было абсолютно первой жизни, оно пребывает в сансаре извечно. Разве не такими характеристиками обладает Дао? Не вижу разницы, уважаемый Вейюан.

– А в чем должна быть разница? Кажется, только что вы рассуждали об отсутствии любых движений или желаний. По существу, это одно и то же, – махнув рукой, добавил аптекарь, давая понять, что с позиции Дао нет различий в проявлении материального. – Дао создает и питает мир, но не затрагивает свободу вещей; являясь мерилом абсолютной свободы, оно «вскармливает вещи, но не властвует над ними»(28).

– О, еще как властвует! – снова воскликнул доктор Ли. – Самим своим существованием, где-то рядом. Допустим, мир – иллюзия, а Дао – реальность.