Воспоминания вихрем проносились в ее голове, мелькая картинками из давнего прошлого. Вот они взбираются по скале, вот они стоят у костра, он греет ей руки, обнимает, шепча: «Моя девочка»…

– Вера, вот так встреча! Вы меня узнали? – донеслось до нее как из тумана.

– Я преподавал в училище, где училась Вера… Тимофеевна, – обратился незнакомец к Владе. – А вы, наверное, дочка? Владимир Георгиевич, – представившись, пожилой мужчина протянул руку поочередно Владиславе и Данилу.

– Владислава. А это внук Веры Тимофеевны, Данил. Он по-русски понимает, но почти на нем не говорит.

– Иностранец?

– Да, француз.

– Здорово. Я тоже за границей жил, работал там, сейчас вот вернулся на родину, думаю здесь поработать.

– Владимир Георгиевич! – раздалось из соседнего зала. – Владимир Георгиевич, мы вас ждем, сейчас Сергей будет тост говорить.

– Сегодня здесь праздник у моих друзей. Вера Тимофеевна, а можно телефончик ваш записать? Я тут буду довольно долгое время, хотелось бы вас еще увидеть.

– Нету у меня телефона, – вдруг выдавила она из себя.

– Да мне не обязательно сотовый, вы мне свой домашний дайте.

– У меня его нет, – сказала как отрезала Вера.

И Владимир Георгиевич, и дочка посмотрели на нее с удивлением. В глазах мужчины читалась обида.

– Ну, жалко, – сказал Владимир Георгиевич. – Мне, к сожалению, надо идти к друзьям. Было очень приятно познакомиться, Владислава, Данил. Вера, прощайте, – сказал он, и его голос был мягким-мягким.

– Прощайте, – сдавленным голосом просипела она. И, подняв на него глаза, встретила такой знакомый, такой теплый взгляд синих глаз. Когда-то черные, как смоль, волосы поседели, морщинки бороздили щеки и прятались в уголках глаз, но вот взгляд… Этот взгляд не изменился. От этого взгляда ей захотелось бежать прочь и одновременно припасть к нему, спрятаться в его руках.

Влада видела, что мать очень взбудоражена, и решила подождать, пока та упокоится. Она стала разговаривать о чем-то с сыном. Через пару минут не выдержала.

– Мам, ты зачем соврала насчет телефона? Он же хотел тебя снова увидеть.

– Ну вот еще, нужен он мне больно, – сказала Вера насупившись.

– Ну чего ты боишься?

Влада завелась и хотела прочитать ей лекцию, но Вера оборвала:

– Хватит, давай заплатим и пойдем. Лучше дома допразднуем. Ты же знаешь, я рестораны не люблю. Непривычная я к этому делу.

– Хорошо, мам, как хочешь. Пока несут счет, я отлучусь в туалет.

– Где ты там застряла? – почти набросилась Вера на дочку, когда та возвратилась к столику. Она и не подозревала, что в холле дочка столкнулась с Владимиром Георгиевичем и что предметом их разговора была она, Вера.

Уже дома, когда они вдвоем сидели на кухне за чашкой чая и бокалом вина, дочь спросила:

– Мам, ну зачем ты его так отшила? Почему ты не дала ему свой номер?

Вера, разгоревшись то ли от чая, то ли от вина, выпалила:

– Да, не дала. Да зачем он мне сдался?

– Мам, я же все знаю о том, кем он для тебя был. Ты же его любила.

– Так то давно было. И откуда ты, интересно, это знаешь?

– Знаю, дневник твой читала, когда подростком была.

– А то ты там что-то понимала.

– Конечно, понимала. А если не понимала, то запомнила, о чем ты писала, а когда старше стала, все по полочкам разложила. Это же твой учитель. Ты ж любила его, любила всю свою жизнь, все это время.

– Я и папашу твоего любила.

– Не думаю. Во всяком случае, не так, как этого. Я же помню, когда у меня было горе на почве любви, а ты сказала, что нечего, мол, плакать, все пройдет, ты тоже любила, это ты его имела в виду?

– Не помню, что я что-то подобное говорила.

– Да все ты помнишь, только боишься самой себе признаться.