В сентябре я играла в теннис с мальчиком с нашего курса Валерой. Он был прекрасный партнер, и мы играли каждый день. Но после возвращения из колхоза на открытых кортах играть было уже невозможно, развезло, а закрытого корта тогда не было.

На занятиях физкультурой преподавательница просто душу из нас вынимала, заставляя по 50 раз качать пресс, и при этом вопила, что мы жутко неприспособленные, жалкие какие-то.

Неожиданно меня вызвал завкафедрой физкультуры и сказал, что узнал недавно о моем первом разряде по теннису, и, что в таком случае я являюсь членом теннисной команды физтеха и зачет буду получать у него, и ходить на занятия физкультурой необязательно, я буду ездить играть в теннис на закрытых кортах в Динамо.

Я слегка передохнула.

В середине ноября, еще до начала морозов, выпал первый снег, я радовалась ему, как в Батуми, снег был влажный, липкий, и, выйдя на прогулку, я долго лепила снежные статуэтки из снега, лепила одна, девчонкам надоело и они ушли, а я увлеклась и не могла остановиться.

Людочка Толстопятова, та самая, с которой я познакомилась на олимпиадах в Тбилиси, гуляла с каким-то парнем. Они подошли ко мне и посмотрели мою работу.

– Вот где таланты пропадают, – сказал ее приятель.

– Почему пропадают? По моему, не пропадают, – разумно не согласилась с ним Люда.

Рукавички мои намокли, но я занималась давно забытым делом – лепила, и мне было легко и радостно. На другой день я с огорчением увидела, что весь мой труд разбит, вздохнула и пошла на занятия.

Любочка имела спортивный разряд по лыжам и как-то раз, в воскресенье, в ноябре же (зима в тот год установилась рано) вытащила меня и Люсю, которая тоже хорошо ходила на лыжах, на прогулку в лес. Люба умчалась от нас, подымая вихри снежной пыли, а мы с Люсей медленно ходили по заснеженному лесу, любовались на засыпанные снегом елки, вдыхая запах намокших еловых лап. Люська съезжала с крутой горки, а я стояла внизу и беспокоилась за нее. Сама я даже и не мечтала съехать.

Место было тесное, кругом горки кусты и деревья, а горка небольшая, но очень крутая, и катание закончилось тем, что Люся врезалась в дерево, набила шишку, и мы поплелись домой.

Возле спортивного корпуса небольшое пространство залили водой, оградили, включили иллюминацию и получился замечательный каток, неизменное место тусовки молодежи в 50—60 годах. Играла музыка, скользили по поверхности льда темные фигурки людей, со стороны было всё легко и красиво, и я решилась и вышла с Люсей на лед. Я не стояла на коньках, впрочем, как и на лыжах, с 12 лет и еле-еле передвигалась, но всё же двигалась по катку самостоятельно, смешно оттопырив пятую точку, без всякой легкости и красоты, которая так привлекла меня со стороны.

На катке ко мне подъезжали ребята и спрашивали:

– Девушка, Вы, наверное, с юга?

Так что качество моего катания было очевидно.

Тем не менее, я была полна забытых впечатлений зимы. Вернувшись с прогулки на лыжах или с катка, мы с Люсей блаженно лежали на кроватях, раскинув руки и ноги и не двигаясь, радостно ощущая приятную мышечную усталость.

Как-то раз, после нашего возвращения из колхоза, Ефим пригласил меня в кино, но я обещала что-то Люсе на этот вечер и не пошла с ним.

Он ушел ссутулясь, напевая что-то независимое себе под нос.

– Ну, позвал девушку, ну занята она, ну и ладно. – А я смотрела ему вслед, и мне было грустно и хотелось поменять свое решение, и пойти с ним.

В год нашего поступления, да и потом, правда, меньше чувствовалось какое-то странное, с моей точки зрения, ненатуральное, противопоставление физтехов и физтешек, какое-то пренебрежение своими девушками.