Утро в доме кончилось. Тихое утро было. Теперь бродит бабушка, коты, надо мыть полы, тряпка, рыба… Мое сообщение о том, что надо сдать рукопись в журнал, интересует косвенно. Главное – что коты по неделе ночуют в сарае и что кран не течет. Пришел мастер-сосед и сделал за пятнадцать минут, а Витя за шесть лет так и не сделал. Знакомо? Как Париж!

Это лирическое отступление можно не печатать. А может, так вырабатывается устойчивость в экстремальных обстоятельствах? У меня такое впечатление, что я их выискиваю специально всю жизнь.

Север, Север, Север. Северная железная дорога – наш дом. Северный округ в Москве – мастерская. Округ № 10 в Париже – Театр у Северного вокзала.

Через несколько дней постановочная группа разглядывала мой эскиз. Мы сидели за столиком парижского ресторанчика на углу улицы Rue de Paradis. Прохожие не обращали на нас внимания – в Париже, действительно, принято обсуждать все и зимой за крошечными столиками. По вечерам над ними зажигают зонтики-обогреватели.

Эскиз моего видения пространства спектакля – досье. В центре набросан человек в костюме медведя – человек этот, герой, он все время играл в жизни, и мне привиделось, что в очередной раз он вернется к ней, к художнице, к ней в сад в костюме карнавальном, бурого медведя, и будет поливать ее «бермудские» цветы из настоящей лейки, настоящей водой. Дана, отхлебнув глоток вина, воскликнула: «Точно, Таня! Ведь это точно, Юрий, только он белый медведь!» – мы взглянули на Юру – точно. Перед нами сидел полярный белый шаман – медведь. Улавливаете связь с Севером? Белый полярный медведь, вот и фото есть, я ему прислала эту открытку ко Дню рождения.

Легкий озноб пробирает под кожей. То ли вечереет, то ли красное вино холодит, то ли мы попали на тропу сновидения. Где все уже случилось.

Попали на тропу. О медведе и о белой горе расскажу чуть позже. Menilmontan. А пока вернемся к эскизу. Что еще на нем было, на этом эскизе?

«Покажи-ка поближе, Тань, а это что за мусор?» – «Юра, это не мусор, это Космический хаос, в который автора, как песчинку, забросило Провидение. Прямо в дом, в заброшенную типографию – только уже на берегу Женевского озера, как у тебя в пьесе. И живет в этом пространстве художница. Это ее мастерская. Не журнальный домик в Швейцарии на берегу роскошного озера, а дом-избушка для путников, и художница эта – сказочный персонаж – баба Иога – и баньку протопит, и горелыми пирожками угостит. А ты ее должен развеселить.

Не мог герой художницу развеселить и притворился, что его застрелили снайперы на площади, и даже по радио об это сообщили. И т. д. и т. п.»

Так увиделась нам эта история с режиссером. Да еще два ангела есть в пьесе, значит, высшие силы следили за ними всю дорогу и свели в этом доме. А нас свели на углу улицы Paradis.

«Нравится, очень-очень, гениально!» И у всех появился огонек в глазах. Это верный признак. Реакция зрачка и мороз по коже.

У меня блестят глаза от предвкушения оказаться в сентябре на морском берегу. Ясно, чтобы создать атмосферу домика на берегу, да еще осуществить мечту автора – попасть на «Бермуды» – нужно ехать на море. «Далеко!» – «Но зато франки нужны только на бензин – остальное даром».

Я давно мечтала побродить по морскому дну, по отливу. И когда Анна, лихо закуривая очередной тонкий, длинный белый «Winston», припарковывалась на набережной крошечного городка в Нормандии, я недоверчиво спросила: «А где же море?!» – «О, оно ушло! Это отлив…» Вода была где-то далеко на горизонте, сухой песок превращался в какое-то подобие паханого картофельного поля с редкими кустиками-водорослями. Я была в панике. «Наберем горы сухих водорослей, камней, раковин, досок, перьев, сетей…» – ничего не было и в помине. Десять перьев и маленький сушеный крабик. Валера искусно выкопал из песка маленькую дощечку – все. Баркасы стояли, наклонившись набок – кто-то бродил вдалеке по этому полю – горизонт блестел серебряной нитью.