И повсюду дорожные сети?
Чудеса так доступные теперь,
Что как будто и нет их на свете.
Но для нас приберёг я тропу,
Что уводит из дымного Дели
Сквозь печали, тревоги, метели
В приснопамятный Хастинапур.
Ищу над царством вьюг
На небе Южный Крест.
Мне возражает друг:
Тот крест – не с этих мест.
Ковш гнутый по ночам
Вычерпывает тьму.
А крест – не по плечам.
Но я назло всему
Ищу средь вьюжных снов,
Печальных, как зола,
То ль новых берегов,
То ль пятого угла.
Старец
Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.
Клянчит мелочь с утра – похмелиться,
Мутным глазом елозя по мне.
Словно вязь на руках его вены,
Как сиянье вокруг перегар…
И в тот миг, словно в миг откровенья,
Я иные узрел берега.
Не цветастые райские кущи,
Не предвечный покой вековой —
Коммунальную бедную гущу,
Стен обшарпанных грязный конвой,
Одинокость убогой коморки,
А в толпе – одинокость вдвойне,
И чем дальше, тем более горький
Запах снов о далёкой войне.
Обездоленных лет вереница
В чёрной канет вот-вот полынье.
Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.
Дрогнул над Невой туман
И поплыл бесплотным воском
В улицы, залив, стакан —
За тебя, поэт Горбовский!
Жизнь вразвалочку идёт:
Кто в хоромах, кто на нарах.
У поэта в строчках чёрт —
Но и ангел с ним на пару.
Город как чумной вокзал:
Встречи, драмы, урки, лохи.
Вроде о себе сказал,
Оказалось – об эпохе.
Век был красен, чёрен, бел,
Весь чистилища навроде.
О себе как будто пел,
А на деле – о народе.
Но поэт и есть народ,
Той же масти – нищета ведь.
А страна спешит вперёд
И поэтов не считает.
Полутьма и полусвет,
То ли поздно, то ли рано.
Над Невой идёт поэт,
Над речной открытой раной,
Дрогнул под ногой туман…
Запах неба и дыма,
Дух весёлый лесной.
Шёл лесник Никодимыч
До избушки, домой.
Через птичий неспящий
Стоголосый трезвон,
Опьянён влагой чащи,
Ветерком отрезвлён.
Сосны встали, рисуясь,
В полный рост верстовой.
Всё, что хочешь, в лесу есть,
Даже больше того.
Легкокрылая радость,
Не пугаясь ничуть,
Прилетит – и надо
Морщить лоб, спину гнуть.
Грусть, подкравшись, ужалит,
Ворон зыркнет, кружа…
Застрелился б, пожалуй,
Но не дали ружья.
Спросят:
– Радость откуда?
– Прилетает сама.
– А печаль?
– Как повсюду —
От большого ума.
Сник рыбак в челне курносом,
На простор устав смотреть,
Вёсла осушил и бросил,
Выпростав, отбросил сеть.
Зыбь колеблет отблеск белый,
Веют думы про судьбу:
Плыл – в начале – в колыбели,
Поплыву – в конце – в гробу.
За разлив зари вечерней,
Где водой стал небосвод
Молчаливое теченье
Чёлн задумчивый влечёт.
Как любовник неловкий и робкий —
Ни увлечь, ни украсть на бегу, —
Пачку выцветших строчек в коробке,
Иссушив, про запас берегу.
Что-то тлеет в груди вполнакала,
Я в полголоса что-то пою,
И любви опасаясь стрекала,
Избегаю стоять на краю.
Дам копейку – и требую сдачи.
Но опять мне прощает страна —
Лишь дождями холодными плачет
И ветрами вздыхает она.
