– Вот как, значит!.. В последний путь проводить приехала!..

Уже после, сидя на кухне у себя дома, бабушка почти каждый день рассказывала про то, как встретила его по дороге; корила себя, что не осмелилась подойти, не узнала сразу, не подбежала к нему, а осталась ждать у его сестры до утра; что если бы она была чуть порасторопнее, то горя бы не случилось.

Меня в этих разговорах не брали в расчёт, скорее относились как к мебели, которая и слышит, да разве сможет понять. Сердобольные соседки, сестра и дочери бабушки уже наизусть выучили и саму историю, и то, что она чувствует каждый раз, её вспоминая. Они, рассевшись на широких, дубовых табуретках (тех самых, которыми гонял дедушка когда-то своих дочерей), молчаливо слушали и кивали. Я же про себя повторяла уже подхваченную мной где-то фразу: «Случилось, потому что было не суждено!»

Бабушка прожила совсем недолго после этой поездки. Вскоре и у неё обнаружили рак, а ещё через полгода её не стало. Однако в моей памяти, благодаря тем многочисленным рассказам, она осталась всё той же девушкой, которая идёт ранним утром к пруду, чтобы набрать воды (сиротливая и брошенная на произвол судьбы, военная юность), сталкивается головой со своим соседом, и вдруг они целуются, вдруг вспыхивает любовь.

А потом звёзды, небо, ночь, пруд, и две фигурки влюблённых, которые срослись так, что, казалось бы, вечность не смогут расстаться.

И снова меняется кадр, и вот уже моя бабушка мчится на велосипеде по единственной на весь посёлок заасфальтированной улице. Волосами её играет лёгкий, весенний ветер, а белый просторный подол развивается колоколом, обвивая худые и длинные ноги.

1

Их роман вспыхнул неожиданно, как вспыхивают почти все на земле известные мне романы. Ранней весной. От того, что Ирина написала ему сообщение (СМС), текст которого был прост:

– Я люблю вас!

А в ответ получила весьма банальное:

– Кто вы?

Незамедлительно Ирина ответила:

– Незнакомка!

Ответ тоже не заставил себя ждать и половины минуты:

– А у вас есть блоковская вуаль?

(Ирина точно услышала густой мужской голос, то ли смеющийся, то ли смущённый с другого конца Москвы.)

– Есть! И даже шляпа!

– Вы издеваетесь надо мной!.. Прекратите играть!.. Вы кто-то из моих студенток?.. – то и дело жужжал телефон.

Но Ирина не могла прекратить.

Азарт разыгрался в ней так, что она бегала из угла в угол по коридору общаги, в которой жила, лишь иногда заглядывая в комнату подруги и оповещая её о ходе событий.

Подруга тоже уже приподняла свою голову от потрёпанной книжки Шпенглера «Закат Европы», и хоть пыталась ещё сосредоточиться на высвеченных под абажуром лампы листах, но взгляд её мечтательно блуждал в полутёмном пространстве.

– Ваша студентка! – эсэмэску за эсэмэской строчила Ирина. – Но это же не клеймо!.. Мне кажется, что в вас такая доброта!.. Мне очень нравится всё, что вы говорите! Как вы говорите!..

– Но кто вы? В какой группе вы учитесь? – сделал Алексей Михайлович ещё раз попытку узнать, кто же эта странная и такая уверенная в себе Незнакомка.

– Но, если я скажу, вы тут же потеряете ко мне интерес. Во всём должна быть загадка! Лучше будем общаться так! Вы будете моим пламенным рыцарем, а я – вашей таинственной Незнакомкой.

Надо сказать, что назвать Александра Михайловича рыцарем было достаточно сложно. А уж «пламенным» скорее звучало по отношению к нему издевательски, чем реально. Ему только что исполнилось пятьдесят. Он был среднего роста, с большим, широким туловищем, но худенькими руками. Застенчив и в речах своих крайне непрогматичен: мог спокойно перемещаться из одного века в другой, объявив и начав развивать одну тему переключиться на другую. А на половине лекции иногда и спросить: