– Они сбежали. Все! – наконец решилась сказать она и сжалась в комок, ожидая, что теперь разразится гроза.

Но доктор с минуту смотрел на неё, потом махнул рукой, и сказал:

– Молодец. Молодец, что сама сказала. Я знаю. Пусть бегут, если бог смилостивится к ним, они смогут найти своих, – потом тихо добавил: – Это даже к лучшему.

Он отвернулся и снова погрузился в свои мысли. Они проехали по выжженному лесу, потом пересекли небольшую речушку по мелководью и завернули за березовый лесок. Она увидела палатки и перевернутые телеги. Кругом лежали раненые, десятки раненых, сотни раненых, возле них суетились те, кто ещё мог ходить, на кострах дымились огромные котлы, а у самого леса копали могилы для тех, кто не пережил последний бой. Часовые пропустили их, узнав доктора, и они подъехали к большой карете с закинутой кровавой тряпкой дверью.

Яра зашли в карету вслед за доктором, где на импровизированной лежанке лежал пожилой бледный мужчина, в разорванной окровавленной на груди рубахе. Кругом была кровь, на полу, на стенах, на руках у Морреля. Тот, взглянув на Кавелье, грустно покачал головой и, обхватив свою голову руками, горестно вздохнул. Кавелье сказал несколько слов Моррелю, тот запрокинул голову раненному, и Яра влила несколько капель отвара ему в полуоткрытый рот. Барон сделал глоток, не открывая глаз. Кавелье тем временем достал из саквояжа верёвку и ловко перетянул ею руки барона. Потом он аккуратно достал из саквояжа длинный металлический инструмент, покрутил колёсики на нём и сказал Яре:

– Твоя задача – держать его голову, чтобы он не смог биться ею. Всё, следи за этим.

Он сказал ещё несколько слов Моррелю, и тот встал у ног барона. Кавелье потянул вниз одно из колесиков, после чего пружина начала растягиваться, и от большой центральной трубки рывком отделились две тонкие боковые трубки, словно парус на корабле, и доктор поднёс её к своим глазам, внимательно глядя на приплюснутый кончик трубки. Он зашевелили губами, беззвучно что-то говоря, и Яра подумала, что он молится. Потом Кавелье резко сказал:

– Коммонсет!

Моррель прижал ноги барона, навалившись на них своим телом, а Яра приподняла его голову, прижав к своей груди и крепко обхватив её руками. Барон очнулся, на минуту открыв глаза, и, увидев стоявшего над собой доктора с металлическим инструментом в руке, хотел или подняться, или перевернуться, но Яра и Моррель держали его крепко, а сил у него хватило только на один рывок, после чего он снова размяк и закрыл глаза.

Кавелье провёл рукой по его ране на груди, и у барона вырвался стон. Кавелье резким взмахом всадил тонкую длинную трубку в грудь барона, и тонкие трубки дёрнулись, растянув пружину, зажатую между двумя серебряными кольцами. Барон начал выгибаться, но Кавелье крепко держал его одной рукой за плечо, а другой придерживал прибор. Яра видела, как на груди барона в районе укола стали вздуваться небольшие шишки и ей показалось, что он перестал дышать. Она и сама перестала дышать, подумав, что барон умер. Она почувствовала, как под её пальцами кожа у барона стала холодной, настолько холодной, что она подняла глаза на доктора, чтобы ему это сказать. Он, словно чувствуя её испуг, помотал головой и сказал:

– Спокойно. Держи.

Моррель тяжело дышал, не отводя глаз с прибора, и в его глазах промелькнул испуг. Яра увидела, как мелко затрясся его подбородок, будто он сейчас заплачет. Один только Кавелье ничем не высказывал своего беспокойства. Через некоторое время он стал медленно вытаскивать трубку из груди барона. На удивление, на трубке не осталось ни одной капли крови. Но сам барон лежал белый, словно обескровленный покойник, и Яра уже не сомневалась, что он отошёл в иной мир. Почему тогда Кавелье такой спокойный?