– Постой, – окликнула ее подруга, опустила ей на руку ладонь, удерживая.

– Ты что, не понимаешь?

– Девочка росла без матери.

Маленькая гостья осталась на месте, но буравила меня взглядом.

– Это провокация.

– Возможно.

Они говорили так, словно нас с отцом здесь не было. Я же демонстративно отрезала себе кусок мяса – оно было превосходно.

– Все хорошо? – спросил отец.

– Все прекрасно, папа, – отозвалась я с улыбкой.

Я не смела смотреть на них. Этот бунт – единственный в моей жизни. Я знала, что обе гостьи смотрят на меня.

– Она не покрыта, – прошептала маленькая.

Достаточно громко, чтобы я ее слышала.

– Покрытая у нас уже была, – ответила загадочной фразой высокая. – Ешь, дорогая, нас мать воспитала правильно.

Я вспыхнула. За столом продолжался ничего не значащий разговор, у меня горели щеки, я ела, но не чувствовала вкуса еды. Обе гостьи доели свои порции мяса. И, наверное поэтому, выпили впоследствии по три чашки чая. Я проводила их до дверей, а затем едва дошла до гостиной и обессиленно рухнула на стул.

– Ну, вроде все прошло хорошо, – потер руки папа.

Наверное, предвкушал, как тратит оставшиеся денежки, что дадут ему после свадьбы, не зная, что дочь опозорила его перед двумя почтенными дамами из уважаемой семьи.

– Все прошло хорошо, отец, – прошептала я.

Я не знала, к какому решению придут наши гостьи. Моя жизнь совершенно не зависела от меня. У соседей наверху кто-то засмеялся громко, затем включилась музыка. Я не знала этих людей, но мне казалось, они так счастливы, как я никогда не буду.

Разговора с тетушками было не избежать. Я еще не начал его, а он уже набил оскомину. Я чувствовал его вкус, словно горечь лекарства, которое ужасно пить не хочется, но нужно, замаскированный приторной сладостью сиропа.

Они умели казаться милыми, эти люди, что приложили руку к моему воспитанию. Если бы я не знал их ближе, быть может, даже купился бы. Но я знал.

В моей огромной гостиной царит запустение. На предметах мебели пыль. Я вижу длинный след от пальца – тётя провела по журнальному столику. Здесь же рядом можно было различить следы детских ладошек. Наверное, мне должно было стать стыдно, но не стало.

– Приступайте, – сказал я тете, садясь в кресло. – Извините, но ни чаю, ни кофе я вам предложить не смогу, в моем доме кроме вас ни одной женщины.

Я лукавил. Кофе да, я не мог добыть нормальный даже из кофемашины. Бросить чайный пакетик в стакан с кипятком я вполне мог. Не хотел. Мои тетушки мастерицы растягивать церемонию чаепития до предела, я бы просто не вынес.

– Ничего, Айдан, скоро все исправится, – улыбнулась тетя.

Лицемерно так улыбнулась, подленько.

– Ну, – поторопил я. – Давайте, радуйте меня.

– Нам с Фанией все понравилось, – сложила ладони на коленях тетушка. – Квартира, конечно, бедная, но чистенькая. Сама девушка мила, здорова и отличная хозяйка. Смею надеяться, она станет Розе хорошей матерью.

– О большем и не мечтал, – буркнул я.

Мечтал. Я мечтал, чтобы меня оставили в покое. Меня и мою дочь. Мы не жили, мы выживали в тюрьме из условностей. Ни один из моих родственников не хотел или не мог оказать мне реальной помощи. С тех пор, как мы с Розой остались вдвоем моя жизнь перевернулась с ног на голову, хотя и до этого она не искрила счастьем и радостью.

Няня. Я не мог нанять няню, потому что мои родственники считали, что слишком опасно нанимать женщину детородного возраста. Как ни крути – я одинокий мужчина. Наверное, в их фантазиях я набрасывался на несчастную няню и подвергал ее многократному извращенному насилию. Я не мог нанять кухарку или уборщицу по той же причине. Вот если бы в твоем доме была жена, говорили мне, прозрачно намекая на замужество.