Вторая жена моего мужа Ирина Шайлина

– Лилия цветок нежный, – говорила мама, расчесывая мои волосы. – Нежный и благородный. Хрупкий. Не всякому дано его понять.

Говорила и пропускала между пальцев пряди моих волос. В детстве они были светлыми, почти как те лилия, что каждый день охапками приносил мой отец, легкими словно пух. С возрастом, словно в издевку все поменялось. Сначала порусела, затем и вовсе потемнела коса, потом не стало мамы, а с нею и лилий.

Я осталась. Девочка Лилия. Воспитанная болезненной матерью, совершенно ненаученная жить, ни разу не ходившая ни в садик, ни в школу, меня вечно берегли от всего мира. А мир наш, как выяснилось, держался на матери.

Сначала исчезли лилии. Когда не стало мамы, папа по привычке, после похорон уже, принес букет. Крупный, тяжелый. Растерянно постоял с ним посреди комнаты да и оставил на кухне на столе. Я букет поднять не сумела – слишком тяжел. Так и завял он, до последнего распространяя тяжелый, дурманящий аромат до тех пор, пока его не выбросила пришедшая следующим утром домработница. Цветы было не спасти, да и не появлялись они у нас дома больше.

Затем стали исчезать мамины драгоценности. Я любила забираться на ее стул, обитый мягкой пуховкой, придвинув его ближе к столику, где мама хранила все, что было ей дорого, и перебирать ее украшения. Не стало одного кольца. Затем второго. Потом исчез тяжелый, усыпанный камнями браслет.

– Тебе уже девять, – сказала мне Резеда, наша домработница. – Ты должна понимать, что происходит. Отец твой катится в пропасть и тебя за собою тащит, останешься бесприданницей, никому не нужной.

– Папа хороший, – возразила я.

Сказала и задумалась – когда он обнимал меня последний раз? Когда в нашем доме звучал смех? Давно. Тогда, когда жива еще была мама. Резеда же потащила меня за руку в пустую комнату матери. Бросила на столик салфетку, на нее два кольца, тонкое изящное ожерелье, наручные часики. Затем снова за руку и в сад, заросший и не ухоженный без рук матери.

– Скоро не останется ничего. И меня уволит. Здесь закопаю, под кустом жасмина. Запомни! Когда взрослая станешь, оно тебе пригодится, золоту всегда есть цена. Кричать будет, скажи не знаю ничего. Меня не тронет, у меня семья большая, деда побоится.

Он кричал. Громко, так громко, что я уши закрыла и спряталась за шторами. Он обвинял Резеду в воровстве, она его в пьянстве. Тогда я не видела людей пьяными, даже отца, и не знала, что это такое. Я многого не знала.

И тогда из нашей жизни исчезла и Резеда. Иногда я видела ее на рынке, и тянулась к ней, как к чему-то родному и с детства знакомому, но худая рука старухи, что Резеду заменила, упрямо дергала меня вперед.

Старуха была моей бабушкой. Не родной. Троюродной или еще более дальнего родства. Она овдовела и чувствовала себя приживалкой в доме полном невесток и внуков. Здесь она была хозяйкой. Больно драла мои волосы, ставшие к десяти годам совсем черными, заплетая в тугие косы, каждый день ходила на рынок, сплетничая по пути с другими старухами, шлепала меня по рукам, видя непослушание, и щедро награждала щипками.

Но именно она озаботилась тем, что в десять лет у меня было только то образование, что в меня заложила мать, и отдала меня в школу для девочек. Там, пять раз в неделю меня терзали знаниями, которые поначалу туго мне давались и оставляли новые синяки на моих руках.

Когда мне было семнадцать старуха скончалась. Я немного печалилась потому, что не знала, каких еще перемен мне ждать от жизни. Сначала все было спокойно, первые года два. Школа была окончена, дальнейшее мое образование отца, который и моего присутствия то не замечал, нисколько не интересовало. Я много читала. Посадила розы под окном, совсем как в те далекие годы, когда мама жива была. Они цвели кроваво красным и пахли несбыточными надеждами.

Когда мне было почти девятнадцать отец постучал в мою комнату. Я открыла, а он вроде как удивился, впервые разглядев меня за несколько последних лет.

– Лилия? – допустил он сомнение в голосе.

Да, я не та малышка со светлым пухом волос на голове. Я взрослая девушка, коса цвета вороного крыла оттягивает голову назад. Ростом вот не удалась, да.

– Отец?

Он уже далеко не тот красавец, что много лет назад. Я уже знала, что такое пьянство и оно оставило многочисленные следы на лице отца.

– Я дом продаю, – сказал он. – Слишком велик для нас двоих. В город поедем. Большой город, большие возможности. Собирай вещи.

Той ночью я выкопала из под жесткой, почти не податливой земли полуистлевший кулек. Он поедет со мной, несколько маминых фотографий, моя немногочисленная одежда. Город меня, выросшую в провинции, оглушил. Большой, людный, суетный. В квартире только две комнаты, меня, привыкшую к просторам, ломало. Ночами я выходила на балкон, смотрела и не хотела верить глазам. Там, дома, звезды наверху. Здесь же все было наооборот, огни города гасили небосклон и светилась земля.

Я плакала и угасала, скучая даже по вредным бабкам на рынке, отец, ставший чужим уже много лет пропадал днями и ночами. Но я понимала – дела у него не идут. Это я поняла еще давно, дома, видя как он распродавал все из нажитого, слыша за своей спиной шепотки.

Но тем вечером он пришел почти счастливым. Пьяным, да, алкоголь умел дарить временное счастье и храбрость, я это знала, пусть и не пробовала его никогда.

– Лилия, тебе сколько лет? – спросил он.

– Девятнадцать, – ответила я.

Я хотела сбежать, спрятаться, от отца, от счастья его, на которое нет причин, от запаха алкоголя. Отец никогда не делал мне плохого, но я интуитивно и по блеску в глазах, хаотичным движениям рук понимала – пьяный человек способен на многое.

– Я нашел способ решить все наши проблемы, – довольно потер руки он.

В то мгновение я обрадовалась. Отец решит все свои проблемы и мы сможем уехать домой. Там не было никого близких, но там – родные стены. Там куст жасмина, посаженный матерью. Там небо, в котором по ночам горят звезды.

– Один человек, очень богатый и влиятельный даст мне денег поднять бизнес, – поделился отец. – Взамен ему нужна жена. Молодая, воспитанная, не испорченная.

– Но где же ты ее возьмешь? – удивилась я. – Мы же ни с кем не общаемся!

Каким же я тогда была ребенком, несмотря на свои девятнадцать лет! Наивным, домашним, глупым!

– Ты, – порадовал отец. – Ты, Лилия, выйдешь за него замуж.

И потянулся за бутылкой. Я попятилась назад. Я не была счастлива много лет, с момента смерти матери, но даже такая жизнь лучше грядущей неизвестности.

– Ты не можешь поступить так, – взмолилась я. – Давай просто уедем домой!

– Нет пути назад. Да и крутиться одному, без тебя мне будет куда легче. Денег нет.

Словно я требовала от него каких то усилий бессловесной тенью сидя в комнате, обстирывая и готовя.

– Продай что нибудь! – я уперлась спиной в стену, некуда бежать и от этого разговора, и от этой ситуации.

– Нечего больше продавать, – отрезал отец глядя из под густых бровей. – кроме тебя.

Окно было открыто. За ним – весна. За ним зацвел куст сирени. В его усыпанных цветами ветвях роятся пчелы, стоит ровный гул. Одна бестолковая пчела залетела в кабинет и в панике металась под потолком, не в силах найти выхода.

Настроение – начинать жить заново. Настроение – исправлять ошибки. Не делать уже новых, сколько их было, не счесть… настроение не говорить с человеком, который стоит напротив, переминаясь с ноги на ногу.

Когда то он был силен. Здоров. Мне кажется, я даже помнил его, одно из почти размытых временем воспоминаний детства – деревня, вездесущие пчелы, богатырь с черной бородой и его смешивая, тонкая и светлая жена. Он ли это был? Если да, от от былого осталась одна борода. Время его не пощадило.

– Что вы еще можете сказать? – утомленно спросил я.

Этот разговор ложился на мои плечи тяжким бременем. Я не хотел его. Я вынужден.

– Вы знаете мою семью, – продолжил он. – Ваш отец знает…

– Семья, – четко сказал я. Семья, семья, чертова семья. Когда иметь родных и близких стало обременительно? Наверное тогда, когда понял, что ни одно важное решение в моей жизни не может пройти без их пристального внимания. – К слову о семье. Ваша жена была русской, вы не думаете, что моя семья этого не одобрит?

Мужчина замялся. К слову, я согласился рассмотреть его предложение только потому, что девушка происходила из смешанной семьи. Быть может, русская мать успела вложить в свою дочь хоть немного воли и индивидуальности.

– Лилия росла в глубинке, – возразил ее отец. – Она воспитана в послушании. Она не выходит на улицу одна. Училась в женской школе. У нее даже телефона нет.

– То есть, дикая? – уточнил я.

Я должен был во что бы то ни стало найти себе жену сам. Иначе мне бы ее нашли. Там, в деревнях на родине моего деда невест на выданье хватало. Воспитанных в послушании, то есть немогущих от страха даже слово внятно сказать, зато покрытые, набожные… Если я не найду себе жену, ее мне привезут. При этом жена нужна такая, чтобы я смог с ней уживаться, а моя семья осталась удовлетворена. Казалось, компромисс невозможен. Но Рашид предлагал его. Наполовину русская, но из хорошей семьи. Последние годы жила в городе, значит не будет шарахаться в сторону увидев на улице женщину в мини-юбке или транса. То есть – не дикая.