Тот день, что был её вторым, виделся хмурым, тугим и приползшим из страха в раздражение. Наподобие старой прибранной пружины, которая всё норовит, отринув обстоятельства, наконец-то познать полный рост. Однако всё знают, что ни от её размеров, ни от скорости обретения свободы плохо никому не станет. Бояться нечего. Тупо ожидание напрягает. Завтра не обещало исключений, только если поднабрать в степени отвратительности. И ведь так и было бы, но это волшебное «вдруг». Вдруг она увидела Принца Савелия.

Ах, эти бабочки в животе! Кто бы знал, что эти поганые твари исцарапают кишечник до шрамов? И теперь нужно постоянно жевать, изображая нормальное пищеварение. Хотя всем известно: чувства переварить нельзя, а вот они тебя перемалывают всегда и с удовольствием.

Ох уж это дыхание в горле: не твоё, чужое, кажется, прекрасное, новое, вдохновляющее, пока оно не исчезнет, оставив песок, лезвия и тонзиллит. Чёртова молодость – своими беззаботными порывами относит куда угодно, а надо, чтобы к врачу. Потому что это уже, извините, не сердцебиение. Там, в рёбрах отчего-то проснулся вулкан и отчаянно норовит извергнуться. Как его собратья, что дремлют около аэропортов и прогоняют сон аккурат к туристическому сезону.

– Да, именно этого мне сейчас и не хватало, – пеняла себе, прикладывая к пылающим щекам ледяные руки, – разболеться, когда только устроилась.

Она надеялась скоротать лето без бабкиного огорода, где кроме бесконечной картошки только беспощадные слепни. Однако Дед Мороз плохо расслышал её мольбы «подальше от земли». Может, она тихо говорила?

Чем дольше она смотрела на тёмно-серый плащ и алые гвоздики, тем острее нуждалась в том, чтобы за неё начали дышать. Но желающие не находились, пришлось самой отрезать от кислорода куски и алчно заглатывать. Куски сопротивлялись, горло саднило, хотя о шарфах она знала тогда лишь из кино. И про те, что цвета гвоздик, и про тот, что теперь на шее, цвета её жизни.

А как-то раз она чуть не соприкоснулась с ним глазами. Да-да, было и такое. Её овальные почти поймали взгляд его чёрных. Очутилась неприкаянно рядом, сама не поняла, как вышло так сумасшедше близко. Он провожал свою третью жену. И не до остановки. В путь. Тот, что конечный. Но, возможно, маршрутки там тоже пустили. Брела в пристройку-убежище, возведённую для Кизыловского добра на нелепой опушке. Привратник упросил принести рукавицы. Эти, видишь ли, подло распустили швы. Угостил конфеткой. Будто вот без неё она бы непременно отказалась. Мол, извиняйте, ноги стирать без подкормки – не про мою честь.

Схватила искомую пару, случайно полюбовалась лопатой: новая, полотном блестит, точно хвалится. Смотрите-ка на меня! Вашим глазам такого блеска не положено! Едва вышла из пристройки, ну, может, парочку шагов сделать сумела, а тут Принц! Бредёт, горюнится, жжёт алыми гвоздиками тускнеющий лес. И ведь к ней бредёт. Ну не к ней, чего там, в её сторону. Это тоже считается! А ноги, те, что и без прикорма работали, вдруг отказали. Стоят себе, точно суземье их за пятки прихватило. И правда прихватило! Взялась за сердце. Пыталась вдохнуть – не случилось. Зажмурилась, иных идей голова не родила. Шаги. Она слышит шаги! Уши зажмуривать пока не научилась. Открыла овальные глаза – мальчик. Подросток. Чего ему? Замер перед ней, пялится, на ресницах слëзы. Растерялась. Рука сама полезла в блевотно-жëлтый карман, достала конфету, протянула. Тут ноги внезапно ожили. Едва она успела сообразить, как те снесли её в лес.

– Привет, как дела! – привратник Кизыл помахал спрятанной в большую перчатку маленькой рукой.