– Хочешь, прочитай мои эмоции, – сказала Лика и запрокинула голову, подставляя шею под поцелуи.
– Ты уверена? – шёпотом спросил Костя.
– Прочитай, – тоже шёпотом ответила она.
И в тот же миг вокруг тела Лики вспыхнуло золотистое свечение, точно повторяющее цвета её ауры, как будто она раскрылась.
Вот только она точно знала, что не делала этого.
– Желание, – хрипло сказал Костя.
Желание…
Желание?
Он правда видит желание?!
Как можно обмануть хранителя с врождённым даром эмпатии? Кто на такое способен? Зачем?
Лике хотелось кричать.
– Да, мой мальчик, – её голос дрогнул, словно от волнения или предвкушения, – я хочу тебя…
И она перестала бороться. Это было бесполезно – хозяин явно превосходил её в силе. Всё правильно, она ведьма, всего лишь ведьма… Кто угодно будет сильнее. А потом она снова вспомнила о том единственном способе, как можно использовать тело ведьмы или любого другого из низших.
Когда-то, очень много лет назад – тогда Лика была ещё не ведьмой, а сестрой, не Анжеликой, а Ангелиной – она прочитала об этом в одной из Книг. Ужасно, но при чтении той Книги юная Ангелина не испытывала ничего, кроме восхищения столь изящной схемой. Ей не приходило в голову, что тот, чьим телом пользуются, может обладать какими-то чувствами – с учётом всего это казалось невозможным.
Но Лика чувствовала.
Страх. Ярость. Отвращение. Боль. Отчаяние.
Она уже не воспринимала происходившее целиком – сознание то меркло, то снова появлялось, и реальность становилась всё больше и больше похожей на обрывки кошмарного сна – но эмоции были по-прежнему сильны. А тело продолжало действовать.
Лика ведёт Костю в свою спальню. Позволяет себя раздеть, раздевает его, толкает на кровать. Целует. Всматривается в глаза, потемневшие от желания, и вдруг сквозь весь морок и ужас пробивается понимание: для него происходящее не просто утоление страсти, а что-то большее, и это ранит ещё сильнее.
Её вновь заставляют двигаться. Она садится сверху, Костя подаётся ей навстречу, лёгкий толчок – и он уже внутри неё. Её бёдра начинают свой танец, нарочито медленный и дразнящий.
– Мне хорошо, – шепчет Лика. – Мне так хорошо!
Костя не выдерживает. Он опрокидывает её на спину, вдавливает всем своим весом в постель и задаёт совсем другой, жадный и жёсткий темп.
– Может, всё-таки выпьем? – предлагает она после второго раза.
Костя улыбается и кивает. Лика лениво поднимается, идёт на кухню, наливает абсент и произносит несколько непонятных слов над бокалом, который предназначен для Кости.
– Я люблю тебя… Несмотря ни… – бормочет Костя и теряет сознание.
Она подбирает с пола выпавший из его руки стакан, одевается, идёт в прихожую и вытаскивает из кармана мужской куртки связку ключей. Один из них окутан тонкой и хорошо знакомой паутиной заклинаний.
Лика входит в Библиотеку – ключ был именно от неё. Уверенно идёт к одному из стеллажей, берёт с полки Книгу и спокойно покидает здание.
Контроль над собственным телом вернулся так же неожиданно, как и исчез, и Лика с трудом удержала равновесие.
Вот ещё секунду назад кто-то другой управлял её руками и ногами, а она сама была лишь беспомощным зрителем, не способным ни на что повлиять. А затем всё закончилось, и Лика – испуганная и ошеломлённая – остановилась посередине улицы под проливным осенним дождём, едва не выронив Книгу. Плащ не спасал от потоков воды. Волосы липли к лицу, руки заледенели, а зубы стучали – одновременно от холода и от ужаса.
Стоило ли три сотни лет соблюдать Правила, чтобы всё закончилось вот так? Её изнасиловали. Изнасиловали, а потом подставили. И очень скоро за ней придут Хранители или Братья, а может, они вместе, чтобы наказать за нарушение. И ей уже не сбежать. Пока она в городе, Костя будет её чувствовать. Зов тела и крови, грёбанный зов тела и крови… А Верховный отец – если Хранители обратятся к нему за помощью – найдёт её и призовёт даже с противоположной стороны земного шара. Ошейник, наложенный на Лику после деинициации, в любой момент мог превратиться в маячок или удавку. Он не работал только в Безвременье и Беспутье, но там рядом с Ликой всегда кружила Тьма, пожирающая тех, кто переоценил свои силы, а Тьму она боялась больше всего на свете.