И я уже не жалел, что не попал на этюды.
Шестая всякая глупость
Шли девяностые. Зарплаты и пенсии задерживали и задерживали.
Старики на окраинах города, возле рынков и маленьких магазинчиков пытались продавать свои соленья да нехитрую утварь.
В центре города продать никаких солений было нельзя. Там – большие магазины, вечный огонь, гостиница «Интурист», рядом примостился чистенький газетный киоск, к которому выстроилась небольшая очередь. К киоску подошёл высокий седой старик в чёрном пальто нараспашку, он вдруг сдёрнул с головы шапку и срывающимся голосом произнёс: «Помогите… ради бога… мне очень стыдно просить… нет пенсии…», и по впалым щекам старика покатились слёзы, заволакивая глубокое отчаянье в его глазах. В эту минуту ветер распахнул полы его
незастёгнутого пальто, и все увидели множество медалей и орденов на потёртом пиджаке старика. И прохожие вокруг, и люди из очереди в киоск, все-все тотчас стали доставать из кошельков исключительно крупные купюры и как-то почти все одновременно сунули их в подставленные ладони старика, а тот, видимо, ожидая, что ему дадут мелочь, неумело ухватил плохо гнущимися пальцами купюры. И старик, развернувшись и втянув голову в плечи, ушёл. Он ещё не скрылся из виду, как его нагнал мужчина в малиновом пиджаке, который спешно вышел из машины, услышав слова старика, а нагнав, хотел дать ещё несколько купюр, но старик замотал головой, отказываясь, тогда мужчина в малиновом пиджаке сунул деньги в карман старика и побежал к своей машине. Старик смотрел ему вслед, потом ладонями утёр слёзы…
А люди из очереди в киоск, разошлись, так и не купив газет. На лицах их отразились и печаль, и горечь, и стыд…
Позднее всё наладилось, и пенсии стали выдавать исправно. Позже. Намного позже.
Остаётся только надеяться, что тот старик дожил до этих светлых дней
Седьмая всякая глупость
Маринка отвела своих детей в детский сад и решила, сев на автобус, проехать до продуктовых складов. В сумке у неё сидел котёнок-кошечка, она была в отличие от своих собратьев всегда печальна, но спокойна и держалась в сторонке от бурных потасовок других трёх котят. Маринке она больше всех нравилась. И если б она не была кошкой, то Маринка оставила бы её у себя. А так, – ну, куда ещё одна кошка в тесной квартирке с мужем и двумя детьми? И без того с трудом Маринка пристроила трёх котят в добрые руки, оставалась последняя – эта маленькая кошка, которую Маринка всё медлила куда-нибудь пристраивать.
Чем ближе была нужная остановка, тем тяжелей становилось у Маринки на сердце. «Может не возьмут!» – подумала Маринка и вышла из автобуса.
«Не нужна ли кошечка мышек
ловить?» – громко спросила Маринка, зайдя в контору складов, при этом очень надеясь, что ответят: «нет».
«Ой, нужна, нужна!» – ответила девушка. Маринка, открыв сумку, вынула лёгкую
пушиночку – маленькую кошку, серую с голубоватым отливом. Эта кроха оглядела всех умными, слегка испуганными глазёнками и спокойно села на столе, поводя ушками.
«Какая хорошенькая!» – сказала девушка и взяла котёнка на руки. Маринке как-то резануло по сердцу непонятной болью…
Дома дела не ладились. Маринка всё думала об отданном котёнке, и непонятная тяжесть в груди терзала её. А когда пришёл муж с работы, Маринка и вовсе разрыдалась, рассказав, что отдала маленькую милую кошечку. «Так забери назад,
делов-то! Вот дура баба, плачет! Наша Муська ещё притащит котят.» – сказал муж, и Маринка твёрдо решила, что завтра поедет и заберёт котёнка домой.
Остаток дня, вечер и ночь тянулись бесконечно. Сон ни за что не хотел приходить, стоило закрыть глаза, как перед взором оказывалась малышка-кошка с умными печальными глазками… Маринка еле дождалась, когда утром следующего дня оказалась снова в конторе складов.