«Какой малой? Десять лет почти. Я помню всё. Как домики деревянные, одинаковые, привозили на машинах… Тогда ещё пристани не было, мостки на понтончиках маленьких…»

«И теперь нету, дожились. Чё ж сделаешь… Пожили мило-весело и будя. Да… Хороший, Юр, мужик был батька твой, Николай Сергеич покойный. Культурный… не захапистый… Ровняли, помню, рельеф, участки нарезали. Чтоб там кому чуть поболе, по блату, боже упаси… После распределения, понятно, колышки обмыли маленько, и папаня твой встал на бугор, как памятник, руку по-ленински протянул и давай стихами: «Отсель грозить мы будем «меду», тут город нами заложён назло коварному соседу!..» Тогда рядом медикам ещё хотели участки давать, да не вышло почему-то. «Сельхозтехнике» отдали. Бросай… Надо ж сдать, отчитаться. Тут уж от правления остались ты да я, да Иван Василич. Ему что ль? Он на два года ещё постарше меня. Никому этот погорелый театр теперь не нужен…».

Вот такими были летние разговоры. И всё равно, как-то помимо всех пониманий, раздражение на Мироныча росло от одного ЧП до другого. И знал он, что практически не виноват человек, а всё равно зубы тискал иногда… «Нет, надо бросать всё это садоводство к чёрту, а то на людей скоро кидаться начнёшь. Была б хоть машинёшка, да не нажили… – всё чаще подумывал он, добираясь на перекладных до дачи. – И точно бросил бы, давно уж бросил, если б не дочка. Эх, Наташка… Одна у неё радость, с цветами тут возиться…»

…Трубку он взял с трудом.

– Юра, здорово! Ну чё, разбомбили деревню маленько. И твою хатку задели. У меня-то «Волчье логово», только динамитом можно. А я ведь тебе говорил, чтоб решётку на окно в домике приварить. И решётку бесплатную нашёл… Ты не волнуйся, дом не тронули, замок целый, но я всё равно открывал, глядел. В вагончик, гады, влезли, дверь целая, они окошко разбили. Не знаю чё взяли… Ты меня слышишь?

– Да слышу, слышу…

– Ну вот… Металл сметают весь. Я в «Заре» у Руслана был, заявление написал. Он обещал приехать, протокол составить, но дня через два, болеет. Мы, говорит, примерно знаем кто у вас шастал. У Мишки стойки виноградные, и те выдернули, они, оказывается, медные под краской. Я вот сто лет о том не знал, а они враз скумекали, ходят да магнитики везде прикладывают, рацынализаторы… В общем, ты с утра подъезжай, на восьмичасовом, а я после обеда прибуду, хочу в редакцию зайти, в эту… в бесплатную газету, что губернатора матит. Юр, там новый сторож у Акимыча живёт, Витька, ты его захвати. А стекло у меня можешь взять, я его вчера под орехом спрятал, тряпьём закидал… таз там старый сверху лежит. А стеклорез у Иван Василича возьмёшь, дед до понедельника не уедет. Да я на твоём месте досками забил бы на хрен окошко это, со стеклом не возился, второй раз они к тебе все равно не сунутся.

– Ладно…

Он с досадой положил трубку. Пропали выходные. Хотя какие выходные? Всю неделю выходные были… Теперь они в типографии своей университетской работают только «под заказ». А хорошие заказы не про их оборудование.

…Много, наверняка не одну сотню раз, ходил он через эту низину и ранней удивлённой весной, и спокойно полнеющим летом, и озабоченной осенью, и дремлющей зимой… Но так вот, именно в конце ноября, идти пришлось, пожалуй, впервые. Оттого округа, которую знал наизусть – от столетних вётл и до молодых белёсых ёжиков лоха-самосевки – казалась ему не то чтобы незнакомой или необычной. Нет, она была какой-то новой, точнее – неузнаваемой. Кучные ясеневые посадки, в середине сентября ослеплявшие его светло-жёлтым чистым огнём, теперь стояли, как странные тёмные частоколы. А за ними нежданно виднелись, – обычно скрытые зелёной дымкой юной листвы даже в середине апреля, а уж летом тем паче, – серокирпичные, без окон-дверей, с полуоторванным шифером, осунувшиеся домики бывшего пионерлагеря.