– Я всегда мечтал о собаке, но родители ни за что не соглашались. Тут маму осенило: давай-ка, говорит, свозим нашего парня на жизнь настоящую поглядеть.

– Ну? – без всякого энтузиазма поддержал разговор я.

– Что ну? Вот и свозили. А в приюте знаешь сколько собак?

Я не знал, но и спрашивать не хотел. Видел, что Серега выжидает, и не хотел поддерживать его треп, может, он поймет, что мне неинтересно, и заткнется наконец?

– Ну, сколько? Как ты думаешь?

– Я вообще не думаю!

Серега не ожидал такой бурной реакции.

– Ладно, чего орать-то. Ну неинтересно тебе, так и скажи.

Он развернулся и пошел в обратную сторону. К школе. А я вдруг подумал, что он мог бы мне помочь. Зачем я его так грубо заткнул? Все равно мне не с кем больше посоветоваться: мама вечно на работе, отца у меня сроду не бывало. К бабушке с дедом с таким вопросом не пристанешь, да и живут они в другом городе, не звонить же из-за таких пустяков?

– Эй!

Он не обернулся.

– Серег! Забыл спросить у тебя кое-что!

Я догнал Карпова, нерешительно хлопнув по плечу.

– Че тебе?

Карпов смотрел сердито. Я даже на миг решил, что не скажу ему ничего, что зря я его позвал. Шел бы лучше домой да погуглил свой вопрос. Я готов был развернуться и убежать сломя голову, но Карпов ждал. Не трогался с места, ничего не говорил. Он стоял, сняв с плеча рюкзак, и просто ждал.

– Я не очень общительный человек. Все дело в… старой школе. Мне иногда кажется, что я никогда уже не смогу никому доверять… – Я вздохнул. – Если бы ты хотел подружиться с одним человеком… то… – Мне духу не хватало закончить предложение.

– То я бы подружился, – закончил за меня Серега.

– Как?

Карпов смотрел на меня недоверчиво. Зря я его остановил. Нет от него никакого толку.

– Ну не знаю, сходил бы вместе с этим человеком куда-нибудь. Туда, где было бы обоим интересно.

– А как понять, где ей интересно?

Я понял, что проговорился, слишком поздно. Серега широко улыбнулся и, заговорщицки подмигнув, ответил:

– Спросить. Если у нее боишься, то у ее подружки спроси. Путь к сердцу девчонки лежит через ее подружку.

Вечером я долго сидел на кухне один, мама сегодня на дежурстве в больнице, поэтому никто не мог меня загнать спать пораньше. Соседи сверху снова орали, выясняли отношения. Какая-то женщина визжала, слышались звуки сдвигания мебели, мужской бас.

Про подружку Карпов прав, но если я к самой Нике не представляю, как с расспросами подойти, то к ее подружке и подавно. Да и вообще дурацкая это идея! Дурацкая. Мне бежать от нее надо без оглядки, я же сам решил: «Никогда ни с кем не дружить, никогда ни с кем не сближаться». Я взял несколько альбомных листов и уселся писать: «Никогда ни с кем не дружить». Я исписал штук двадцать, пока не устал. Руку ломило. Весь пол вокруг был усеян скомканными исписанными листами. Я собрал бумагу, разодрал в клочки и засунул в пакет, вспомнил про выброшенный вчера салат и бутерброды: если они там еще немного полежат, будут вонять. Заскочил на кухню и собрал под раковиной мусор, сунул ноги в старые разношенные кроссы и вышел на площадку. Двери наверху открылись. Женский голос орал:

– Не нужен он мне, поняла?!

Мимо меня пронеслась девчонка, чуть не сбив с ног. А сверху ей вдогонку пролетел джинсовый рюкзак со значками.

– И вещи свои вонючие забери! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Хлопнула входная дверь подъезда. Я поднял рюкзак. До боли знакомый джинсовый рюкзак, увешанный значками.

Я припустил быстрее, вдруг удастся догнать, если девчонка недалеко ушла. На крыльце стояла Ника и плакала.

– Эй, – я протянул ей рюкзак. Девчонка шмыгнула пару раз носом и замолчала. Рыдать при посторонних – такое себе дело. Дурацкое. Это я понимал.