Как же я скучала по ней.

Лапшинова, записывая за учителем математики условие задачи, вдруг повернулась ко мне и прошептала:

– А кстати, я вчера видела около нашего подъезда Донскую с Тулиным. У них что, любовь?

Я пожала плечами:

– А кто такой Тулин?

Настя, не отрывая взгляд от тетради, прошипела, чтоб учительница не услышала:

– Ну Никита наш, новенький.

Я ненавидел приветы из прошлого. Все эти: «Здоров, чувак! Как твое ниче?» Все потому, что «мое ниче» никого не волновало. Раньше всех волновало: «Дай денег в долг» и «Скажи моей маме, что я ночевал у тебя», а сейчас… Сообщения, двадцать три штуки. Открыть? Нет. А вдруг там снова хлесткие слова: «Убирайся отсюда, убийца!», «Хоть бы ты сгнил в тюрьме», «Из тебя никогда ничего не получится». Сообщения решил не открывать, а вот заявки в друзья решил почистить. Я открыл вкладку «Друзья». Отклонил пару магазинов и совсем уж неизвестных мне личностей, заблокировал тех, кто имел со мной общих друзей. Долго пялился на заявку от Даши Беркович, шустрая. Нашла мою страницу, лайкнула несколько фоток, поставила смайлики. Тоже в бан. Замучила, прилипала.

Вот Ника не стала бы так лезть. Вспомнив ее руки на плечах, я закрыл глаза, ощущая приятный трепет в груди. Набрал в поисковике «Донская Вероника». Долго разглядывал аккаунты совершенно незнакомых девчонок. Не та. Опять не та. Может, по ее подружке поискать? Варя… а какая у нее фамилия? Чертова память. Может, разблокировать Беркович? Наверняка у нее в подружках кто-то есть. Я отыскал Беркович в черном списке. Двадцать восемь друзей. Ни Вари, ни тем более Ники среди них не было. Зато была та самая девчонка, что в моем подъезде живет. Настя Лапшинова. Попробую через нее. Или, может, через ее Инстаграм. Бинго!

Мама сегодня не дежурила, пришла пораньше и развела бурную деятельность: перестановку в комнате, разбор шкафов, сортировку вещей по пакетам.

– Никитка!

Я заглянул к ней. Она стояла у шкафа, задумчиво обозревая его недра. На ней отлично смотрелись новые серые спортивные штаны и толстовка. Волосы мама собрала в конский хвост, а на лоб натянула розовую пушистую повязку, чтобы челка не падала на глаза.

– Помоги-ка вынести. Семь пакетов.

– Ничего себе!

– О да, смеялись мы с тобой над бабушкой, что у нее шкаф лопнул от вещей, а сами?

– Ну, я вообще-то ни при чем. Это твой шкаф.

Мама скептически хмыкнула.

– Тут пакетов пять твоих, не меньше.

– Да ладно?

– Да, детские вещи, игрушки, все, что выкинуть было жалко. А вот это, – мама потрясла самым здоровенным мешком, – пакет с пистолетами.

Как я любил в детстве гонять с пацанами во дворе и играть в стрелялки. Мы разворачивали масштабные военные действия. Да, было время. Сейчас я даже на компе в войнуху не играю. Меня бросало в пот от того, чтобы кого-то убить, хоть бы и понарошку. Я долго не мог уснуть, беспокойно спал, мучился кошмарами, вскакивал с кровати и бился в истерике. Психолог посоветовал не травмировать психику компьютерными играми и страшными фильмами. Раньше мы с мамой частенько сидели в ее комнате и смотрели киношку, теперь же больше сидим поодиночке. Каждый в своей маленькой коробочке с сюрпризами.

Мы вынесли пакеты на площадку, вызвали лифт и, спустившись на первый этаж, оставили все это богатство у почтовых ящиков. Я уже развернулся, чтобы уйти, но тут понял, что из одного пакета виднелось что-то до боли знакомое.

– А он как тут оказался?

Я кинулся к пакету с игрушками и вытащил резинового поросенка. Старого, советского. Счастливого отцовского поросенка, с которым он ездил в путешествия. Маленьким я часто приставал к маме с расспросами, но они ее сердили. Однажды она подсунула мне эту игрушку и сказала: