Ввязываться в полемику с бывшим зэком искривлённый человек не стал и переключился на современную ему знаменитость:
– Да это же Евтушенко! Посмотрите, это он, собственной персоной, наверно, только из Америки, такой доступный, без многочисленных жён и поклонниц, и пешком – не за рулём своего чёрного мерседеса! Как нам всем повезло! А вот вы нам скажите, дорогой наш будущий памятник, если вы на самом деле такой уж честный человек, почему вы никогда не были арестованы, а? За какие заслуги вас так берегла советская власть? Не хаживали ли вы, часом, как я слышал от некоторых ваших литературных коллег, вот в это самое гостеприимное здание?»
Хаживал. Конечно, по его уверениям, ради защиты преследуемых КГБ. Но кого убедишь в этом, особенно если ты человек с очень подмоченной репутацией – хамелеон и приспособленец. Как человек Евтушенко популярностью не пользовался. Люди чувствовали гнильцу в натуре поэта, и никто не вякнул в его защиту. Оскорблённый до глубины души Евгений Александрович безропотно удалился с «поля битвы», с грустью размышляя о несоответствии идеалов с действительностью:
«Не зная, что такое свобода, мы сражались за неё, как за нашу русскую интеллигентскую Дульсинею. Никогда не видя её лица наяву, а лишь в наших социальных снах, мы думали, что оно прекрасно. Но у свободных множество не только лиц, но и морд, и некоторые из них невыносимо отвратительны».
Словом, не та свобода оказалась в России, и с присущей ему прытью Евгений Александрович сиганул в США, где проблем со свободой (по его твёрдому убеждению) никогда не было.
Кстати. Характерна оговорка, сделанная Евтушенко в его воспоминаниях: «Ни разу не пересечься советскому писателю и КГБ было просто физически невозможно, потому что КГБ было везде». Вот так знаменитый поэт, с присущей ему «интеллигентностью», отождествил свою страну с Комитетом государственной безопасности. То есть это, по его мнению, даже не близнецы-братья, а просто одно и то же, синонимы.
Знатоки. Как-то С. А. Есенин ехал на извозчике из Политехнического музея (то есть по Новой площади). Разговорившись с хозяином этого средства передвижения, спросил, знает ли он Пушкина и Гоголя:
– А кто они такие будут, милой? – озадачился извозчик.
– Писатели. На Тверском и Пречистенском бульварах памятники им поставлены.
– А, это чугунные-то? Как же, знаем!
Сергей Александрович редко бывал один. На этот раз оказался вместе с писателем И. И. Старцевым, которому и посетовал на равнодушие современников:
– Боже, можно окаменеть от людского простодушия! Неужели, чтобы стать известным, надо превратиться в бронзу?
Две королевы. Напротив Политехнического музея с 1935 по 1998 год находился Музей Москвы (тогда – Музей истории города Москвы, а ещё раньше – Музей истории и реконструкции Москвы). Он размещался в здании церкви Иоанна Богослова под Вязом и имел несколько филиалов; нас интересует один – Английское подворье.
Оно находится на Варварке, между церквями Варвары и Максима (то есть внутри Китай-города). Это одна из немногих гражданских построек середины XVI столетия, дошедшая до нашего времени. Для размещения в ней музейной экспозиции требовалась очень серьёзная реставрация здания. Ею несколько лет занималась молодая сотрудница музея Инна Рощина, которая буквально жила этим уникальным памятником и посвятила ему стихи: