– Девушка, проезд оплачиваем! Девушка? Выходим, если нечем!

Окрик кондуктора перекрыл музыку. Гриша недовольно поморщился и вытащил наушники. Он обернулся посмотреть, с кем ругается кондуктор – и замер.

Посреди салона стояла девушка в белом сарафане. Чёрные, с прозеленью волосы свободно падали на плечи.

Троллейбус остановился, открылись двери.

– Нечего без билета ездить!

Девушка молча вышла, и Гриша, как во сне, следом за ней.

Троллейбус уехал, и они остались вдвоём. И, пока Гриша думал, что же сказать, с чего начать, девушка повернулась к нему. Прищурила насмешливые чёрные глаза.

– Привет, Листочек.

Чёрные ветви деревьев, сплетающие узоры в тёмно-синем, глубоком небе. Яркое, холодное сияние луны, окружённой радужным ореолом. Чёрные тени на сверкающем бриллиантовыми искрами снегу – чистом, не тронутом следами. И тишина – торжественная, всеобъемлющая. Она поглощает любые шорохи, и едва слышный скрип снега под ногами тут же тает в морозном воздухе.

Оказаться лунной ночью в зимнем лесу всё равно, что без приглашения зайти в тронный зал королевского дворца. За спиной чудятся чьи-то взгляды, кажется, вот-вот появится стража – и нарушителя покоя ждёт суровая кара. Но нет… тишина, и только ветер шевелит ветви, заставляя паутину теней колыхаться на снегу.

Никто не захочет оказаться лунной ночью в сердце зимнего леса – если только у него нет на это причины. У Стаси причина была.

Она знала, зачем её отправили на зимние каникулы сюда, в деревню. Помочь бабушке? – нет, не за этим. Бабушка, как всегда, хлопотала по хозяйству, и только когда Стася не видела, вытирала набежавшую слезинку. Или застывала вдруг посреди комнаты, прислушиваясь: не звонит ли телефон? Нет ли новостей? Она и сама ждала новостей, но с бабушкой об этом не говорила.

Маму забрали в больницу чуть больше недели назад. «Критическое состояние» – всё, что Стася поняла из объяснений отца. Критическое – это значит «опасное». И для мамы, и для малыша, которому ещё рано было рождаться.

Когда-то её родители очень хотели сына, даже имя заранее придумали – Станислав. Но родилась она. Малышку назвали Анастасией, но так было записано только в документах. Все – и в школе, и дома – звали её Стася.

И вот, когда ей исполнилось 12, она узнала: у неё будет братик. Первые пять месяцев родители были счастливы, а потом у мамы начались проблемы со здоровьем. Сперва несерьёзные, если её и забирали в больницу, то ненадолго. А теперь вот среди ночи, на скорой…

Отец решил, что дома от Стаси никакого толка, одни нервы: «Ты всё равно ничего не можешь сделать». «Это мы ещё посмотрим» – думала Стася, упорно пробираясь сквозь глубокий нетронутый снег.

Лес её не пугал, она знала его с самого детства. Сбор грибов, дикая малина прямо с куста – переспевшая, почти чёрная, бутерброды, которые мама готовила с собой – необыкновенно вкусные, с подтаявшим сыром. Отец рассказывал про звериные следы, и однажды они выследили зайца! Настоящего русака, большого, с бурой шёрсткой. Как он от них убегал, ух! А ещё в этом лесу Стася находила ежей, обязательно несла домой и там поила молоком.

Но теперь в лесу было пусто: он замер до весны, укрылся мягким снежным одеялом, и не ждал гостей. Тени стали глубже, небо потеряло синеву, почернело, засверкали колючие звёзды. Стася остановилась, перевела дыхание. Тишина ощутимо свивалась вокруг неё тугим коконом. Холод пробирался за ворот куртки, сковывал ноги, щипал пальцы даже сквозь варежки. А если она не найдёт, не дойдёт – и так и останется среди молчаливого леса? Бабушка спит тревожным старческим сном, и даже не знает, что Стаси нет дома… Ей представился отец, дежурящий у телефона. И среди белых стен больничной палаты – её мама, и братишка, и если она не попытается помочь им – что вообще она может? Глаза обожгли навернувшиеся слёзы – и тишина, ставшая почти невыносимой, распалась.