Он подносит камень к глазу. В отверстии – Луиза, машущая ему с балкона, залитого солнцем 1867 года. Голуби взлетают, и на секунду крылья сливаются с её платьем.
«Je t’aime», – шепчут перья, касаясь земли.
«Je t’aime», – отвечает река, унося их голоса в океан, где время спит, свернувшись кольцом.
Эпилог:
В архивных записях монастыря нашли манускрипт с иллюстрацией: две фигуры, сплетённые из часовых стрелок и музыкальных нот. На полях – приписка:
«Любовь – это небытие, которое светится ярче всех звёзд».
А в пустом зале Института хронометрии до сих пор тикают одни часы. Их циферблат пуст, но если приложить ухо, можно услышать смех.
– —
Письмо без конверта
Париж встретил Клэр дождём, который стучал по крышам, как пальцы пианиста, играющего грустную сонату. Клэр поднялась на чердак старого дома на Монмартре, где пахло пылью, воском и тайнами. Её руки дрожали, когда она сдвинула ветхую ткань, покрывавшую картину. Полотно упало в луч света, пробившийся через слуховое окно, и Клэр ахнула.
На холсте танцевали двое. Не люди – существа из звёздной пыли и теней. Их силуэты мерцали, словно написанные краской, смешанной с дыханием времени. Фоном служил не космос, а нечто большее: переплетение эпох, где Эйфелева башня соседствовала с газовыми фонарями, а небоскрёбы отражались в Сене, которая текла вверх.
– «C’est magnifique…» (это прекрасно) – прошептала Клэр, касаясь холста. Краска под пальцами оказалась тёплой, как чья-то ладонь.
На обороте, сквозь паутину трещин, проступали символы: уравнение E = mc² + ∞ и строчка на кириллице. Она перевела её через приложение, и слова зажглись в груди: «Вечность – это не долго. Это момент, когда ты есть».
Ветер ворвался в окно, принеся запах лаванды и масляных красок. Клэр повернулась, ожидая увидеть кого-то, но комната была пуста. Только на столе лежала засохшая роза, которой минуту назад не было.
– —
Сцена 1: Тени прошлого
Клэр принесла картину в свою мастерскую. Ночью, при свете керосиновой лампы (она ненавидела LEDs за их стерильность), девушка рассматривала детали. Силуэты танцующих менялись: иногда казалось, что это влюблённые в современных одеждах, иногда – дама в кринолине и юноша с глазами физика-мечтателя.
Она попробовала скопировать уравнение в блокнот, но рука сама вывела: «Je t’attends». Чернила светились, как фосфор, а из динамика старого радио вдруг полилась мелодия – вальс, которого не существовало.
– «Кто вы?» – спросила Клэр холст, чувствуя себя глупо, но невозмутимость картины развеяла сомнения.
Ответ пришёл во сне. Она стояла на мосту Искусств, а рядом – пара, чьи лица скрывали тени. Женщина протянула ей кисть:
– «Дорисуй нас. Мы стали забывать свои черты».
– —
Сцена 2: Кисть времени
Клэр писала их портреты неделями. Каждый мазок оживлял историю: вот Артем в лаборатории, где часы идут вспять. Вот Луиза, рисующая звёзды на потолке своей мастерской. Вдруг краски начали исчезать с палитры, а на холстах появлялись новые детали – письма на русском и французском, карты Парижа с несуществующими улицами.
Однажды утром она нашла на мольберте дневник Луизы. Страницы пульсировали, как живая кожа. На последней записи:
«Если ты читаешь это, мы уже стали легендой. Но легендам нужны свидетели. Нарисуй нас под мостом, где время спит».
– —
Сцена 3: Мост спящих часов
Клэр пришла к мосту Искусств в час, когда город затаил дыхание. Установила холст, смешала краски с каплями дождя и начала. Её рукой водили невидимые нити: мазки ложились стремительно, будто торопясь запечатлеть то, что вот-вот растает.
Когда она закончила, на холсте были они – Артем и Луиза, но не призраки, а люди. Живые. Слева в углу светилось уравнение, а справа – строчка: «Вечность – это когда ты рисуешь нас, даже не зная».