До Масленицы неделя. Но Васе казалось, что блинами с воли уже сейчас пахнет. Настроение всю неделю было приподнятое. «А чего хмуриться, все готово». Охранники тоже шутили, как умели, и смеялись. Наконец, пятница. Рабочий день подходил к концу. Вася сел, чтобы в последний раз посмотреть на закат сквозь щели в заборе, но получил прикладом по затылку и смирно зашагал вслед за остальными на поверку. По лагерю ходили тихие слухи, что сегодня охранники готовят нечто особенное. Мол, кто-то видел, что мяса привезли целую тушу. Арестанты все как один хотели хотя бы подышать запахом жареного мяса, уж не до еды. Вася первым вернулся в барак и занял место у печки. Он любил смотреть на пламя. Сразу тепло становилось не только телу, но и душе. Было в костре нечто живое и первобытное. За окнами все затихло. Обычно узники слышали, как охранники разговаривают, стоя на посту, курят табак. А сегодня нет. Тишина. Потом послышалось бурчание из-за стенок, затем смех, и, наконец, двери распахнулись и пьяная морда выкатилась на снег с песней. Кричал, что есть мочи какую-то дорожную. Другие с ружьями выскочили, взяли его под руки и затащили назад.

Вася сидел и думал о свободе. Зеленая трава волновалась от ветра перед глазами. Вишневые сады распускали свои розовые цветы. Пчелы роями гудели над головой. Сырой запах после грозы опьянял. Василий рывком встал с пола и стремительно направился к выходу. По пути прихватил чью-то фуфайку. Открыл дверь, морозный воздух щекотал волоски в носу. За дверью никого. Шаг на улицу, тишина. Спокойно пересек дорогу, разделяющую лагерь на две части. Только свет прожектора медленно бегал по ночному снегу. «Так, главное, на свет не выходить, и все нормально будет». Таким образом, без паники и резких движений, он дошел до забора. Набросил фуфайку на забор и перекатился поверх частокола. Ноги по колено провалилась в нехоженый снег. Вася остановился, оглянулся: «Интересно, почему другие не уходят. Ведь их почти не охраняют? Наверное, боятся. Но чего? А каждый своего: кто-то смерти боится, другой, что застрелят, один замерзнуть, а еще один просто из-под телогрейки вылезать не хочет, на холод. Других все и так устраивает. Даже „спасибо“ говорят и почитают того, кто их в этот лагерь загнал» – рассуждал Василий, ступая по снегу и медленно отдаляясь от забора. «Так даже лучше получилось и не пришлось в воду прыгать, поджигать лес, куда-то бежать сломя голову. Так, у меня три дня форы, можно спокойно отойти на безопасное расстояние, да меня и искать не будут, наверное. Помер да помер. Замерз где-нибудь, да и все».

Пробираться по тайге было сложно, и Вася сильно устал. Нашел упавшее дерево, маленьким топориком нарубил хвойных веток, застелил пол возле дерева, нагреб снега и сделал подобие пещеры. Залез туда, лег на ветки и перед входом развел огонь, украденными спичками. Дрова защелкали, снежная пещера покрылась ледяной коркой изнутри. Стало теплее. Он иногда выходил собрать еще веток, но потом срубил сухую березку и положил толстый ствол в огонь. Когда тот сгорал полностью, Вася подвигал его, и пламя снова охватывало дерево, так получился костер, который прогорел всю ночь. «Вот, чему-то научился. Не зря день прожил».

Утром он проснулся от непонятного звука. Словно трактор работал неподалеку. Тихонько вылез из своей берлоги и осмотрелся по сторонам. Кабан, огромный, мохнатый рылом копался в снегу и хрюкал. Вася притих. «Эх, хорошо бы его щас добыть». Кровь в жилах нагрелась, и ноги уже сами пошли на охоту. «Так, у меня же ничего нет, ни ямы, ни кольев, он меня порвет». Но Вася был восхищен своим бесстрашным порывом. Он сам себя не узнавал. Когда он жил в том времени, то перед любой самой маленькой опасностью пасовал. А тут ноги сами на кабана пошли. «Вот это да». Он осекся и решил не вступать в неравную схватку, и не провоцировать зверя. Сел по-турецки в своем шалаше, пошевелил догорающий костер и подвинул бревно. Огонь разгорелся, и стало тепло. Он вспомнил.