Однажды утром Юля нашла на обеденном столе записку от супруга. Там было всего несколько предложений, однако били они наотмашь: «Юля, прости, но я так больше не могу. Я работаю только во имя твоей ненасытной матери. Она высосала из меня всю кровь. Я устал и требую развода. Встретимся на суде. Виктор». Таков был финальный аккорд счастливого брака. Узнав о случившемся, Софья Михайловна взревела как мотоцикл без глушителя. Прямо из рук ускользала крупная, обычно безмолвная рыба. Стукнув кулаком по столу, Гусыкина накинулась на залитую слезами дочь:

– Мокрая курица! Вся в отца-скотину. Так и знала, что ушами прохлопаешь, не удержишь. Хитрее надо быть, податливее. Где надо – лизнуть, где выгорит – под хвостом мазнуть. Меня просто бесит твоя бесхребетность! Родилась ты амебой – такой и помрешь. И это я тебе еще польстила! Простейшее одноклеточное хоть ядро имеет, а ты только питательные и сократительные вакуоли и жировые глобулы. У тебя хоть небо над головой разрывается, а ты лишь вежливо улыбаешься и согласно киваешь. Курьер опоздал? Ничего страшного. Таксист курит, а тебя тошнит? Бывает. При доставке сильно поцарапали двери? Да ладно, незаметно же, замажем сами. Не там ты мажешь, дура. Мазать надо там, где скрипит, как в полном кошельке. Проворонила такого кормильца! Змея, каракатица! Зарезала без ножа, удушила тряпкой вялой! Учила я тебя все детство, учила, да толку с такой размазни! Блуд питается покорностью, как огонь хворостом! Вот и муж твой, наверняка, подался в разврат, напрочь забыл о совести и ближних. Наплевать ему на тещу, глубоко наплевать. А я ему всю душу отдала, все сердце вывалила на блюде, как утку на Рождество. Вот как вы мне ответили на ласку, на любовь безусловную, материнскую. Не знает ваше пошлое поколение семейного тепла, ответного чувства, не ценит заботы родительской. Гнилое семя, сорная трава. Мучители мои, душегубы! Пыталась я спасти вашу семью, да напрасно. Два дебила – это сила, а два урода – развод и свобода.

Синий испуг неба проглядывал между ветвей, трепещущих в ожидании ливня. Где-то вдалеке еле слышно рокотало незримое чудовище, словно всхрапывающее хищными ноздрями. Пыль на земле вихрилась, тянулась к небу, слепила глаза. Птицы затихли, предчувствуя нечто ужасное, но давно ожидаемое. Они безмолвно смирились перед стихией. Страшные тени перепрыгивали через карниз и погружались в комнату, где сидела в инвалидном кресле девушка девятнадцати лет. Звали ее Марина Перевозникова. Просидела она в этом кресле с самого раннего детства.

Марина появилась на свет в недобрый час. Семья ее обладала всеми проблемами неблагополучной жизни. В таких семьях довольно часто рождаются больные дети. Марина не была исключением. Родители-алкоголики оказались не способны прокормить даже себя, не говоря уже о многочисленных отпрысках. В темной, тесной квартире поселилась вечная грязь, старая мебель, гнилой пол и прочие приметы борьбы за выживание. Братья и сестры Марины так и не получили достойного образования, работали за копейки, проклинали жизнь и успешных соседей. Все без исключения дети были худые, больные, неухоженные, слабые морально и физически, абсолютно неприспособленные к жизни. Складывалось впечатление, что они появились на свет просто по той причине, что государство неплохо платило за многодетность, поощряя падение. Зачем работать, когда можно родить очередного ребенка и дальше с наслаждением пропивать эти деньги? Какими они там вырастут… косыми, кривыми, травмированными… да и вырастут ли вообще – Перевозниковым было глубоко наплевать. Даже государство закрывало глаза на эту вопиющую несправедливость. Главное – повысить рождаемость, а повышала страна его за счет таких вот неблагополучных семей. Никто не контролировал, куда расходуются детские пособия, никто не интересовался благополучием самих плодов корысти. Социальная опека застыла в летаргическом сне. Повсюду царила абсолютная лень и расхлябанность, щедро отполированная позитивной статистикой.