- Почему не ешь? Очень вкусно! - проговорил неожиданно он, облизывая пальцы.

И я зависла, не донеся до пункта назначения измазанный в клубничном варенье кусочек жареного теста. Проследила за каждым Сашиным пальцем, за тем, как он проводит кончиком языка по подушечкам, не обращая внимания на то, как капает на стол с моего оладушка.

- Что? Что-то не так, Ася?

Язык был быстрее мозга... к сожалению:

- Хочу тебя поцеловать...- ошарашила я его и себя саму...

- Что-о?

Теперь завис он, медленно опустив взгляд с моих глаз на мои же губы. Его глаза прямо-таки ощутимо темнели, и я, такая смелая и решительная, легко сумевшая произнести ЭТО, не могла найти в себе смелости, чтобы взять и сделать то, в чем так запросто призналась ему.

Рассматривала каплю варенья на столешнице барной стойки, по обе стороны от которой мы сидели и чувствовала, как постепенно лицо покрывается краской. Стало неловко и стыдно... Дура! Какая же я дура! Кто за язык тянул? Сидели же, завтракали, все хорошо было... Позорище!

- Извини. Марк как-то сказал, что я всегда говорю то, что думаю. Видимо, так и есть.

Так и не дождавшись какого-либо ответа, встала, схватила свою тарелку и шагнула мимо него к раковине, удивляясь собственной глупости и опустив глаза, чтобы не видеть осуждения в Сашином взгляде.

И не дошла. За руку, за тарелку буквально, была притянута к нему, так и не сдвинувшемуся с места. Я не сильно-то и сопротивлялась, уступив, позволив забрать у себя несчастную посудину и поставить на стол. А потом он медленно, словно давая мне возможность взять свои слова обратно, поднял мою руку и, глядя в глаза, облизал мой палец. Гладким, влажным, горячим языком скользнул по подушечке. Потом второй... еще медленнее...

Внутри меня что-то дрожало и плавилось. Что-то горело и неслось вскачь. Неужели это сердце выкидывает такие фортеля? Неужели это я сейчас протискиваюсь между его ног? Вжимаюсь в него, обхватывая обеими руками, не замечая боли в загипсованной правой? Неужели я, сдавленно застонав, приникаю к Сашиным губам так, будто умру, если не поцелую?

И вчерашнее безумие повторяется снова. Он целует вовсе не ласково, а именно так, как хочу я - сильно, до боли прикусывает мои губы, бьется зубами о мои зубы, стонет вслед за мною то ли от боли, то ли от нереального убийственного желания продолжить, перевести поцелуй во что-то более серьезное...

... - Ася, - Саша отрывается первым, обхватывает ладонями мое лицо, удерживает, заставляя посмотреть ему в глаза. - Ася... Когда все вспомнишь, ты возненавидишь меня.

- За что? - искренне не понимаю я.

- Мы с тобой из разных миров, понимаешь? Тебе же лет двадцать всего, ты - красавица... Ты что ничего не видишь?

- Да что? Что я видеть должна? Ты мне нравишься. Мне нравится к тебе прикасаться, целоваться с тобой. Я не знаю, что там в моем прошлом, в моей жизни той, другой. Но я же вот она - здесь и сейчас живу. И здесь и сейчас меня к тебе так тянет, будто вот здесь у тебя магнитик вшит, - прикасаюсь к его груди через футболку, а потом касаюсь своей и продолжаю. - А вот здесь у меня... Я не могу этому сопротивляться. Это выше моих сил.

- Мне тридцать восемь...

- Плевать, - быстро касаюсь его губ своими губами.

Но вместо того, чтобы ответить мне, Саша почему-то говорит:

- Я - обычный человек, понимаешь?

- А я какой? У меня, что, две головы вместо одной?

- Чего ты от меня хочешь, дурочка?

- Тебя... - шепчу зачем-то, обиженная и расстроенная, чувствуя, как слезы поступают к глазам...

16. 16. Саша

     Замечательный принцип "То, что само идет в руки надо брать", с Асей не работает. Это одновременно смешно и грустно - Рожков превратился в моралиста и Рожков попал...