И в моей памяти всплывает торчащий из песка бочок чего-то предположительно цилиндрической формы сделанного из металла. В моих надеждах и мечтах это нечто приобретает образ алюминиевой кружки.

На её поиски я и отправляюсь днём, когда становится ясно, что жизни Цыпы ничто не угрожает. И на этот раз удача улыбается мне во весь рот – предмет, закопанный у песчаных дюн почти уже около леса, действительно оказывается алюминиевой кружкой. Она покрыта коррозийными пятнами и выпавшей в осадок солью, однако всё ещё цела и пригодна для использования. Я долго оттираю её мелким песком и ракушечником, так что она даже начинает сиять новизной. Ну, почти.

Деликатную гигиеническую процедуру решаю отложить на то время, когда все улягутся спать – всё-таки по территории нашего лагеря и в радиусе пары километров от него постоянно шастают десять парней. Да и девушек в свидетели тоже не особенно хочется получить.

Я жду, пока все уснут, и стараюсь не крутиться, чтобы не вызывать ни у кого подозрений. Как только всё стихает, вылезаю из своего относительно тёплого убежища и сразу же жалею, что не назначила процедуру на дневное время – от холода меня аж трясёт. Зато у затухшего костра тепло, и пока вода греется в кружке на углях я едва не засыпаю. Мне также приходит мысль, что полу остывшие угли можно как-то придумать использовать, чтобы согреваться ночью.

– Ладно, –  говорю себе под нос. – Подумаю об это потом. А пока надо уже по-быстрому решить вопрос с омовением, а то не уснуть же – всё же чешется.

Самое простое в данной ситуации было бы отойти на пару шагов в лес, но лес ночью –  это даже для моей феноменально устойчивой психики сильный перебор. Не то что бы мне было прям страшно, но… страшновато.

Поэтому я выбираю берег. Там открыто, достаточно светло благодаря лунному светильнику, местность просматривается далеко, и медведи к морю не подходят – делать им тут совершенно нечего. А если всего пару сотен метров пройти в сторону, начнутся каменные валуны, за которыми и можно будет, наконец, спрятаться.

Но стоит мне завернуть за такой камень, очень даже подходящий по высоте, как мой рот накрывает что-то очень внезапное и сильное. Мои руки и всё моё тело в долю секунды обездвижены, и нечто внушительных габаритов тащит его за камни в лес. А я – тряпичная кукла, которая от шока и неожиданности даже не способна сообразить, что надо же сопротивляться!

Сделать это удаётся только в лесу. Кто-то продолжает удерживать меня так крепко, что дышать тяжело, придавливает грудью к стволу дерева.

– Тише! – вдруг шипит на меня. – Это я.

В моей крови так зашкаливает адреналин, что я не сразу понимаю, кем бы могло быть это «Я».

– Сейчас отпущу тебя. Главное не шуми! Не шевелись! Не издавай ни-ка-ких звуков!

В ответ я начинаю брыкаться. Не знаю, проснулся ли инстинкт самосохранения, но голос «Я» теперь не просто узнаю, он мне до боли знаком.

– Тише! – шипит он. – Сейчас всё испортишь! Смотри вон!

Он удерживает мою голову и туловище так, что даже если бы я и хотела дёрнуться, не получилось бы. Мои спина и затылок прижаты к его груди, а вся моя передняя часть – к дереву. Даже ноги скованы одной его ногой. Спрут самый настоящий.

Вдруг я вижу ещё человека. Он выныривает из-за камня, следуя тому же маршруту, что и я. Его фигура двигается вначале на нас, и я даже успеваю подумать, что мучить меня теперь будут двое, но человек сразу сворачивает, как только камень заканчивается. Обходит его вокруг один раз, затем ещё раз. Он явно удивлён обнаружить… вернее, не обнаружить ничего. Или никого?

Рука, до этого сжимавшая мой рот, ослабляет хватку. Так как я молчу и больше не вырываюсь, потому что сосредоточенно наблюдаю за человеком на пляже, меня отпускают со всех сторон. Хотя грудь его, придавливающую меня сзади я бы вернула. В плену было, по крайней мере, тепло. А теперь меня трясёт вдвойне: и от страха, и от холода.