Составление детального списка уборки в квартире с разбивкой по шагам, помогли мне справиться с неразрешимой до того момента задачей – как быстро и качественно делать еженедельную уборку квартиры, которую меня заставляли делать родители. А тут список бабы Лены с перечислением половиков и ковриков по комнатам и в какой последовательности их нужно собирать, нести выбивать от пыли, в какой последовательности и как складывать. Ведь и объем работы меньше от этого не стал, но со списком уборка стала идти намного быстрее и продуктивнее. И самое главное – ушло недовольство от выполнения самой еженедельной уборки, как от чего-то страшно нелюбимого. И заставлять меня перестали, лишь напоминали о том, что надо сделать уборку. Осталась лишь последовательность действий, продумывая которую, я обнаружил, что получаю удовольствие от того, что все расписанные до отдельных действия по уборке квартиры, словно бы сами собой «складываются» в «сто́жок» на «землю». Я же лишь с удовлетворением отмечаю в списке выполненные пункты, не обращая внимания на их тяжесть и трудность, с таким невероятно большим усилием и отрицательными эмоциями преодолевавшиеся до этого. Причина – разбивка всего процесса на простейшие действия и составление плана выполнения этих действий, поначалу на бумаге, а потом уже и в воображении.

Я, по правде, по первости просто обалдел от «блатногу языку» бабы Насти, – так я тогда воспринял О̀фе́нску (А́мала̀нску) речь, которую она очень часто употребляла в общении с нами. Переодически просто зависая и переспрашивая, чего это она сейчас сказала. Ну сами представьте – приехал я в гости и пока мы были у первой сестры деда – бабы Лены, так та, простите за откровенность, не просто носилась со мной как с малым деточкой, она даже носки мне гладила утюгом после стирки. Я по этому поводу попробовал было возмущаться, да где там. Натурально, носилась со мной как баба Яга с домовёнком Кузей в мультфильме. И вот отправляемся мы с дедом и мамой к другой сестре, и перед выходом мне дед и баба Лена наказывают, – ты смотри не удивляйся, баба Настя она вся шустрая, как на пружинках, да на язык во́страя (острая).

Встречает нас худенькая такая бабулечка, роста небольшого, улыбка, в глазах словно солнечные лучики по всей комнате сияют так, что вся комната кажется от этого сияния светом заполнена. Шустрая, как бывают шустрыми некоторые дети лет четырёх – пяти, когда смотришь и видишь, что движения рук и ног у них намного быстрее чем у других их сверстников и взрослых. С чем-то таким сильным и стойким, даже, наверное, могучим внутри, таким, что я сразу почувствовал, просто физически ощутил. И после всех обниманий и целований, да представлений меня, начинает, как мне показалось на тот момент, говорить просто на жутчайшей фе́не. Я не просто опешил, я начал лихорадочно вспоминать и всматриваться в неё, на предмет, а чего это вообще такое, происходит-то, чтобы бабушка, мало того, что так двигалась, да ещё и свободно и складно разговаривала как на русском по блатному, но при этом как-то и́наче, совершенно без матерков, как не всякие «старшаки и блатные на районе» у нас могли. В то же время и язык, как я быстро понял, не был фе́ней уголовников. Это было лишь первое впечатление – фе́ня на него в какой-то степени похожа была, конечно, если предварительно убрать из неё маты. Тональность языка другая была, ударения не те, что в блатной фе́не, а так, как больше деревенские говорят.

—Вот же клёвый ла́щина на́матырил (на́мандырил?) /Вот же классный парень вырос/ . Целимый хо́врей, а ва́сильки-то, кудявы хлябо /Прямо барин, а волосы-то, какие ку́дрявые/, – выдала она разглядывая меня. Я понял из её речи только, что цветочки васильки. Подумал, – причём они здесь? И про поросёнка, за которого и зацепился в возмущении. Я почему-то возмутился, вспомнилась хрюшка Хавроня Петровна – Я не ховрей! – и подумалось, и причём здесь целительство (целимый)?