«Ах, эти… – облегченно вздохнул Никитич, – К черту их всех. К черту их макароны… Начальник встречать ездил. Его вызвали, – на ходу соврал, оглянулся по сторонам, понял, что соврал, а также то, что собеседник тоже это понял, но не смутился и быстро выпалил, – Не было меня тут. И ты меня не видел. Ты у нас новичок. Наши порядки не знаешь. Катер у нас старший встречает. А я тут не при чем. И ты тут не при чем. И он тут не при чем».

«И они тут не причем», – решил поддержать шутку Витя.

«Кто сказал? – насторожился прапорщик, – Откуда известно?»

«Да так… – немного смутился молодой человек, – Шутка. Доложил вот о прибытии. Жду ужин».

«Доложил? Кому? Его нет» – стрельнул глазками по сторонам прапорщик.

«Заместителю, кажется. Толстый такой. Капитан. Букин, что ли?», – уточнил Витя.

«Значит, сегодня Букин… Это хорошо. Не нужен тебе ужин. Пошли, – резко распахнул какую-то боковую низенькую дверцу и затолкал офицера в узкую душную кладовку. Включил свет, – Садись, – указал на треногий, шаткий табурет возле полок с постельным бельем, сам сел на опрокинутый набок деревянный ящик. Извлек откуда-то из-под тряпок пол литровую бутылку водки, – Ты наших порядков не знаешь, – повторил, вытирая со лба капельки крупного пота, – Ты новичок. Ты вместо того. Значит, не тот. С тобой можно и выпить. Давай. За знакомство, – шкодливо хихикнул в кулачок, скрутил винтовую пробку и первый отхлебнул добрый глоток крепкого напитка, – На, – протянул гостю, – Выпей с дороги. Устал по дорогам колбаситься. Откуда к нам прибыл? Из Москвы, из Питера, еще откуда?»

«Питерские мы», – улыбнулся лейтенант.

«Питерские – это хорошо, – одобрительно принял сообщение Гусякин, – Питерские нормальные. Сам я с Донбаса. Потомственный шахтер. Но вот видишь, где оказался? Пошел в армию и остался. А Сашок, он был из Рязани. Никого, никого не осталось из земляков… – заметил печально, – Давай, за знакомство».

«Уступаю свою долю вам, – великодушно перекинул очередь молодой человек, – Выпейте на здоровье, товарищ прапорщик. Денек и у вас, видно, был хлопотный».

Не любил Витя водку. Ни вкуса ее, ни сомнительного расслабления, ни самой идеи существования не воспринимал и сторонился. Но иногда пил. Особенно, если того требовали обстоятельства. Все-таки в армию служить шел, понимать надо.

«Так, сынок не годится. Так не правильно. Теперь твой черед. Или ты мне не веришь? Или ты со мною не можешь?» – сощурил подозрительный глазок прапорщик.

«Почему не могу. Могу. Запросто, – Витя почувствовал какую-то проверку, – Только мне после в столовую идти, на ужин. Там говорят, командир должен быть. Не хорошо получится. В первый день. Как я перед ним покажусь?»

«А ты не ходи. Идти туда вовсе не обязательно. Командира нет, если тебя Букин принимал, и сегодня уже не будет. Он к себе уехал. Понял? Там на ночь остался. В логове своем. До утра не покажется. Так что пей, не бойся. У меня и закусочка есть, если ты голодный… – достал он из темного уголочка батончик сырокопченой колбаски и большую краюшку черного хлеба, – Скажешь, проспал ужин, если кто спросит. Устал с дороги. Прилег, уснул. Дело молодое. Понял? Давай. Не тяни. Прокиснет».

Витя обтер влажное горлышко ладонью, приложился, отпил теплой водки добрый глоток, вернул емкость обратно собеседнику. С непривычки чуть не стошнило, но перетерпел. Сглотнул. Слегка замутило.

«Во, это по-нашему, – одобрительно кивнул собутыльник, принимая выпивку, – Спасибо тебе, сынок. Сразу нашего человека видно, – взболтнул, припал к источнику, отпил всласть, даже растрогался от умиления; смахнул хрустальную бусинку слезы с небритой щеки, достал из кармана перочинный ножик, порубал колбаски толстыми кусочками прямо на полке с пододеяльниками, отчекрыжил ломоть хлеба, уложил его сверху колесиками, протянул лейтенанту, – Закуси, сынок, – молвил, – Видишь, до чего дошли. Выпить по-человечески больше уже не можем».