Я не сводил с него взгляда, рассматривал меня и он.

– Возможно, – произнес я спокойным голосом. – Иначе говоря, я всех охотно вижу, у меня нет предпочтений, личные отношения кажутся мне бесполезными.

– Надо же, вы так думаете?

Он замер в молчании, положив руки на колени, спиной к окну: точь-в-точь плохо отесанная глыба, вырубленная прямо в склоне горы.

– Вы чиновник?

– Служащий в отделе записи актов гражданского состояния.

– И какую именно работу вы выполняете?

– Конторскую, естественно.

– И… она вам подходит?

– Она мне очень даже подходит.

– Несколько дней назад я совершил бестактный поступок, – внезапно произнес он. – Вы шли по проспекту, это было, кажется, позавчера. Я оказался позади вас, я знал, кто вы такой. Я внимательно за вами наблюдал.

– За мной, наблюдали? Но почему же?

– Почему? На самом деле это, наверное, прозвучит грубовато. Но я знал, что вы мой сосед. Я был осведомлен о вашем положении. Во всем этом нет ничего дурного. И я направился за вами следом. Вы быстро шли по мостовой, не оглядываясь по сторонам. Вероятно, возвращались с работы?

– Я делаю это каждый день, в один и тот же час. Все мои вечера схожи.

– В тот вечер было довольно темно. Вы не помните, как какой-то человек?..

– Да, и что?

– Он подошел к вам, не так ли?

Мы уставились друг на друга: я видел его прикованные ко мне глаза, наполовину любопытные, наполовину одобряющие; потом они утратили всякое выражение.

– Это был попрошайка, – произнес я.

– Действительно, мне показалось, что вы дали ему денег.

– Вы видели и это? Вы в самом деле наблюдали за мной совсем близко.

– Да, приношу свои извинения.

– Послушайте, если вас интересует этот случай, могу сообщить вам и другие детали.

– Прошу вас, оставим это. Любопытство завело меня слишком далеко.

– Позвольте, эта история показалась вам странной. Иначе с чего бы вы пришли о ней поговорить? Быть может, хотите знать, с какими словами ко мне обратился этот человек? Увы, с самыми заурядными. Он сказал ровно то, что обычно говорят в подобных случаях. Что касается меня, я мог бы, конечно, отправить его в агентство или спросить, почему он бросил работу. Мне следовало бы потребовать отчета. Но я ничего такого не сделал. Он получил свои деньги, ничего более.

Я уловил на его лице мимолетное выражение, как будто он хотел прикрыть его черты каким-то смутным чувством.

– Хотите, чтобы я описал вам этого человека со всей точностью? Как вы, наверное, заметили, он был неплохо одет, на нем была добротная кожаная куртка. Так и было, к моему сожалению. Будь он в рванье, мой поступок, очевидно, стал бы более понятен.

– Ну почему же? Он кажется мне вполне естественным.

– Не знаю. Возможно, – сказал я, пристально на него глядя, – истории вроде этой складываются из множества частей. Мне представляется, что некоторые из тех, кто останавливает прохожих и просит вспомоществования, на самом деле нуждаются далеко не в той степени, как это преподносят. Но они и не стремятся эксплуатировать щедрость общества. Может статься, у них совсем иная цель: например, создать впечатление, что все идет не самым лучшим образом, что система, несмотря на свои все более и более мелкие сети, все еще пропускает немало плачевных и прискорбных случаев или что для некоторых работа уже более невозможна. Почему? Дело тут не в здоровье, не в доброй воле, не в убеждениях. Они хотят и могут – и тем не менее не могут. Все это наводит на размышления.

Он рассматривал меня с заинтересованным видом, я чувствовал, что мое лицо должно казаться ему искаженным, мрачным.

– Вы полагаете, что, как чиновник, я чувствую себя обязанным, из лояльности, защищать официальные взгляды? Я вообще ничего не обязан. Как и все, я совершенно свободен. А впрочем, мое мнение ничего не стоит, это всего лишь аллегория, я в это не верю.