– Ну и? – бросил человек, который, облокотившись на стол напротив меня, пристально в меня всматривался.

– Ну, все ясно.

– И что же вам ясно?

– Не знаю, – сказал я, снова ощущая легкую усталость. – Вы меня только что осудили за критику. Вы полагаете, что критиковать никто не должен?

– Я? Вас осудил?

– По поводу ресторана.

– Странный вы человек. Я всего лишь сказал, что этот ресторан не так плох, что он не хуже других. Мне нет никакого дела до этого заведения.

– Но, – жадно настаивал я, – критиковать? Ну да, это вам не по нраву. Критиковать без разбора – вы считаете, что это ведет к неразберихе, к беспорядку, что сомнение заражает умы, что это нездоровая, отсталая практика. В рамках своей профессии вы не прочь покритиковать, но перед правомочными органами, следуя предписанным методам. Вы обозлились на меня за то, что я громогласно заявил, что в этом ресторане все делается абы как, как обозлились и на женщину, когда она пожаловалась на смотрительницу. Не так ли?

Я присмотрелся к нему: у меня сложилось впечатление, что мои, пусть и высказанные вполголоса, объяснения не пришлись ко двору.

– Извините меня. Я глубоко все это чувствую. И не осуждаю вашу точку зрения. Но, видите ли, вот свидетельство этой статьи. Автор не сказал: тут некого винить. Напротив, он не колеблясь кого-то обвиняет, будет проведено расследование, виновный понесет наказание. Я только это и имел в виду.

Мужчина вновь взял газету и внимательно в нее вчитался. Потом снова сложил.

– Вы вольны критиковать, сколько вам заблагорассудится. Лично мне до этого нет дела. Не желаете почитать еще? – добавил он, протягивая мне газету. Встал, подозвал официантку. – Я не хуже других способен видеть, что идет не так, – сказал он, насупившись. – И тоже могу говорить об этом прямо. Но я не жалуюсь перед кем попало – безответственным образом, среди безответственных людей. В мире хватает легковеров.

Он сделал рукой знак, словно говоря: хватит об этом. Официантка вернула ему сдачу. «Мы увидим вас сегодня вечером? – спросила она. – Да, конечно; до вечера. Вот, возьмите, дарю вам эту газету». В свою очередь попросил счет и я. Вокруг по-прежнему было много народу. Клиенты, покорные и пассивные, терпеливо ждали, обступив столики. Официантка все не шла. «Девушка!» – крикнул я. Она прошла мимо с таким видом, будто не слышала. «Ну и дыра!» – сказал я во весь голос и отправился платить к стойке.

Вернувшись домой, я обнаружил, что у двери меня поджидает незнакомый мне человек.

– Мне очень хотелось с вами познакомиться, – поспешно произнес он. – Я слышал, как о вас отзываются в самых лестных выражениях. К тому же я ваш ближайший сосед. Был бы счастлив наладить с вами наилучшие отношения.

Я посмотрел на него и ничего не ответил.

– Вы, кажется, болели?

– Да.

Он молча наблюдал за мной. Он был очень высок, с необычайно массивным лицом.

– Я узнал об этом от консьержа. Вселяясь, я опасался, что вас побеспокою, но он сообщил, что вы лечитесь в клинике. Вы совсем поправились?

– Совсем.

– Здоровье – странная штука. Я сам, как вы можете видеть, крепок от природы. По сути, я никогда не болел и очень силен. И все же в какие-то дни мне не хочется вставать, я не хочу ничего делать, я даже не сплю. Начинает казаться, что кровь перестала командовать мною, и я дожидаюсь, чтобы она соблаговолила вновь раздать свои приказы. У вас тут довольно тесно, – заметил он, разглядывая комнату, где мы находились, а затем, за застекленной дверью, вторую, из которых, очевидно, и состояла вся моя квартира.

– Я холост, и мне этого хватает.

Он рассмеялся.

– Извините, – сказал он. – Вы так выразительно это произнесли. Как я полагаю, вы живете довольно уединенно. И не слишком любите видеться с людьми?