Министр помедлил, затянулся крепчайшей «беломориной» – наследие молодости, проведенной на ударных стройках пятилеток, – и повторил свой вердикт, который стал широко известен всем, имевшим отношение к оборонке:

– В жопу!

С тех пор Фишмана никогда не трогали. Почти. Он стал, говоря современным языком, узнаваемым и уважаемым брендом, продолжая сохранять фирменную эффективность. Моисей, его отец, за всю жизнь не проработавший и дня наемным работником, объяснял таланты сына по-своему:

– Твой дед – выкрест, купец первой гильдии, но он не был ни экономистом, ни математиком, как ты. Все деловые книги держал в голове, а у тебя – высшее образование.

«Выкрестом» в царской России называли еврея, принявшего православие. Без этого о купечестве, да еще и самого высокого ранга, можно было даже не мечтать. Сам Моисей всю жизнь занимался, как сейчас бы сказали, мелким бизнесом – в том узком пространстве, которое оставила для него советская власть. Покупал патенты, чинил все, что ломалось, зарабатывал хорошие деньги – в СССР не умели организовывать сервис, а он смог – к нему шли, как в персональный дом бытовых услуг. Ну и, как в известном анекдоте, «по вечерам еще немного шил». На заработанное покупал золотые николаевские десятки и прятал в металлические ножки кровати. Властям не доверял, дружил с адвокатами, часто с ними советовался, аккуратно следовал всем законам и постановлениям. Носил подарки, как он их называл, «городовым»: то бутылку дорогой водки или ординарного коньяка, то кусок говяжьего филе с рынка, а иногда, по сезону, и корзину с отборными фруктами. Пару раз пытались привлечь, но у Моисея был такой порядок в делах, что его всегда оставляли в покое: законопослушный кустарь-одиночка – что с него взять? Но, сука, опытный и начитанный. Да и его друг-адвокат возникал почти сразу, интересовался, задавал вопросы, писал жалобы.

Пока Лазарь учился, Моисей аккуратно выдавал ему «вторую стипендию». А однажды сказал молодому специалисту:

– Если нужны деньги, возьми. Вижу, ты ими сумеешь распорядиться с умом.

Лазарь Моисеевич обычно приходил в «присутствие» к семи утра и работал до пяти вечера. Его секретариат был больше, чем у министра: открытое пространство, на котором за многочисленными телефонными аппаратами сидели приглашенные им выпускники лучших институтов. В хаосе звонков, стуков телетайпов и телеграфных аппаратов, разговоров, в вихре заполненных рапортичек и нарядов Фишман напоминал дирижера, четко знающего, какую мелодию он задает оркестру.

По субботам – никогда не работал.

– Чтобы я в шабат на красножопых горбился?! – говорил он отцу.

– Тише ты, – отвечал Моисей. А сам улыбался: советскую власть не любили оба. Но, как сказал поэт, «времена не выбирают, в них живут и умирают». В своей театральной системе Станиславский вывел такую категорию – «предлагаемые обстоятельства». Актер умеет показывать, как он существует в тех или иных судьбах и положениях. Сам Станиславский позаимствовал этот термин у Пушкина, который изначально говорил о «предполагаемых обстоятельствах». Различие в том, что «предполагаемые обстоятельства» – фатальны, неизменны, персонажи не могут на них повлиять. Это раз и навсегда застывшее в капле янтаря древнее насекомое. А в «предлагаемых обстоятельствах» человек силой воли и своим видением способен не только плыть по течению, но еще и подстраиваться, влиять, приспосабливаться, интерпретировать, выбирать из возможных стежек-дорожек. В конце концов. Станиславский, кстати, и сам довольно удачно адаптировался к советской власти.

Лазарь и Моисей жили в пушкинских «предполагаемых обстоятельствах» – других-то, казалось, не было. Так распорядился безжалостный каток, который для социального эксперимента, казавшегося Фишманам тупым и быдловатым, утюжил, буксуя на пролитой крови, собственный народ. Но оба сумели изменить их на «предлагаемые». От роковой безысходности Пушкина – к гибкости основателя театральной школы.