Он снабжал конъюнктурой свои пасторали

И брался за старое в новом обличье,


Сохраняющем чакры нездешнего склада.

Стихии шумят; не сдаются прогрессу

Шоу маний величья молекул, форматы

Маниакальности, порча для мессы.


Каждый зрит божество через личную призму,

Считая, что он самый верный и зрячий;

Но не выверен выплеск того фанатизма,

Что требует крови, свежайшей, горячей.


Идол следует всюду, во всех ипостасях,

Своему изумительному назначенью:

Он не волен в миру из умов изыматься.

А чистый тот разум, творя вознесенья


Мимо шумных кумирен в покой Абсолюта,

Просит крылья себе у Великого Духа.

Идол знает: он большему служит кому-то,

Здесь имея с лихвой и пера и пуха.

«Из небом запитанных координат…»

Из небом запитанных координат
Доносится счастья безлюдного квант —
Чужеродная вспышка, бродячий накал,
Фитиль, что рабочим богам помогал.
Для чего запредельных сияний заряд
Буравит наземный пирующий ад?
В запальчивости, за ответом ответ
Выдает ходовой человеческий бред.
А всякий налаженный временем ход —
Смертестремительный. Наоборот
Всему – задает череду доминант
Безлюдного счастья немереный квант.

Дорожное

Не тропа, не железная, не автобан —
Идет без названья дорога,
Подпуская к обочинам только туман,
Темы арфы, долины Ван Гога.
Стези, что горазды бороться везде
С бездорожьем за место под солнцем,
Ославляют накатанный водораздел,
Хотят незаезженных опций.
Из сердца выходит свой меченый путь,
Что прирожден, а не выбран;
На нем надо лямку беспутства тянуть,
Пока он не выработал свою суть
И вместе с сердцем не вырван.

«Роскошная ночь неродных палестин…»

Роскошная ночь неродных палестин,
Зашкаленность выспренней неги;
Достиг, отслужив маете, паладин
Царства сплошных привилегий.
Здесь не приносят сомнительных лепт
На жертвенники, как на сцены;
Рать Агни – горящие стаи комет
Уничтожили все, что не ценно.
Тут избавлена всякого рода любовь
От волненья и противоречий,
С ней никогда не рифмуется кровь:
Возбудитель всех ран залечен.
Немыслимый ток анонимных стремнин
Успел в атмосферу втереться.
Мысли собрать не успел паладин —
От счастья расплавилось сердце.

«Под жесткой трехмерностью полный провал…»

Под жесткой трехмерностью полный провал
Позволяет небесную линию гнуть;
Шива, топчущий мир, оружейный металл
На стопы надевает, на тонкую юфть.
Безымянного голода хищный прилив,
Кровоточивость прозрачных клыков…
Все живое, снующее в форме пожив, —
Дело вкуса чьего-то; есть вкус и такой.
Ассистирует роботам, клонам, клише
Раскопанных чудищ остаток сухой —
И сквозит то ль потерянный рай в шалаше,
То ль инфернальный нетраченный зной.
Слепоте предлагается множество призм,
Неви́денье мира в виде́ньях дано;
Каждый маразмом подкошенный -изм
Пытался тягаться со сказкою, но…

«Свежеют оттенки и запах…»

Свежеют оттенки и запах
Вечнозеленой Веданты.
В арийских координатах
Дремлет Свами Вивекананда.
Во сне оживают колоссы
Золотого священного века
И санскритское многоголосье
Бередит алетейю греков.
Горячий медовый напиток
Паломники пьют у Ганга;
У каждого – посох и свиток,
Перед ними – стихийное танго
Волн, подражающих Шиве.
Розовеют воздушные глыбы.
В затуманенной ретроспективе
Томятся древнейшие нимбы.
В чалме серебристо-синей,
Поправляя на шее гирлянду,
Раскаленным глаголом мессии
Будит родину Вивекананда.
И можно под гнетом созвездий
Надеяться только на чудо.
Все дороги ведут к переезду,
Где покоится стрелочник Будда.

Ретроспектива

Юный Акрополь свой шик и ментальный замес
Крепит на вершинном плато Ойкумены
И убежден, что его не попутает варварский бес:
Около тот, что диктует Сократу, – отменный.
В яркой пустыне зашедший в тупик караван
Вседержителю пустопорожности жертвы
Норовит принести; а на темени каждом тюрбан,