– Простите, – перебил я его, – как вас зовут?

– Иван, – ответил старик. – Но тебе, наверное, будет неловко называть меня так, потому что я намного старше тебя. Поэтому зови меня дядь Ваня… Так вот, Миша, – вновь переключился он на меня, – ты и вправду особенный. Дело в том, что, когда ты был еще совсем маленьким и только начинал учиться ходить, тебя укусила ручная крыса, которую тебе дали подержать в руках. Ты сделал ей больно, и за это она тоже сделала тебе больно. Конечно, дело тут вовсе не в крысе, а в том, что после ее укуса ты начал расти совсем другим человеком. Если бы тогда крыса тебя не укусила, то сейчас ты мыслил бы по-другому, а значит, не смог бы стать хозяином этой земли. Ведь чтобы стать хозяином чего-то, нужно сперва научиться мыслить как хозяин. Без этих мыслей человек может быть кем угодно, даже царем, но хозяином – никогда.

– Да я, вроде бы, за всю свою жизнь еще ни разу не мыслил, как хозяин, – сказал я, переваривая в своей голове услышанное (до встречи с дядей Ваней о случае с крысой мне никто не рассказывал, а сам я, разумеется, ничего об этом не помнил). – Сколько помню себя, я всегда мыслил только о всяких удовольствиях и о том, как бы не попасть в какую-нибудь неприятную историю. Я всегда ощущал себя беззащитным простолюдином, лишенным многих удовольствий, поэтому я всегда мыслил соответственно этому ощущению.

– А еще с самого детства ты мыслишь о всеполноте, – добавил к сказанному мною дядя Ваня.

И он был прав. Как я мог об этом забыть?! Действительно, с самого детства я мыслю о том, что каждая точка пространства нашего мира состоит из бесконечного множества других миров. (Точкой в данном случае я называю любой участок пространства любой формы и любого размера.) Причем каждая точка пространства каждого такого мира тоже состоит из бесконечного множества других миров, в каждом из которых каждая точка пространства тоже состоит из бесконечного множества других миров – и так до бесконечности в сторону уменьшения относительно нашего мира, в котором мы живем.

В свою очередь, наш мир точно так же является одним из бесконечного множества миров, находящихся в какой-то точке пространства другого мира, который является одним из бесконечного множества миров, находящихся в какой-то точке пространства другого мира – и так до бесконечности в сторону увеличения относительно нашего мира. При этом существует бесконечное множество миров, которые похожи друг на друга, и существует бесконечное множество миров, которые не похожи друг на друга.

Таким образом, мое мировоззрение с самого детства представляет собой бесконечность бесконечностей. Я назвал это мировоззрение «всеполнота», потому что из бесконечности бесконечностей следует, что абсолютно все заполнено абсолютно всем. Даже пустота заполнена бесконечным множеством бесконечно разнообразных миров.

Откуда взялось это слово, «всеполнота», я уже не помню. Возможно, я его где-то услышал или прочитал. Помню лишь, что лет до четырнадцати я называл бесконечность бесконечностей немного по-другому – «всеполное». Это слово часто произносила моя мать. Например, когда отец приходил с работы пьяным, она говорила ему: «Всеполное тебе пить-то!» Как только я начал понимать, что означает это слово (мне тогда было приблизительно шесть лет), я начал называть им свое мировоззрение, которое к тому времени у меня уже полностью сформировалось.

Именно тогда в какой-то день, глядя с балкона на человека, который проходил рядом с девятиэтажкой, стоявшей напротив нашего дома (тоже, кстати, девятиэтажного), я представил этого пешехода бесконечно маленьким относительно чего-то бесконечно большого. А когда рядом с этим человеком пролетела маленькая птичка, то я представил его бесконечно большим относительно чего-то бесконечно маленького. И все то, что представилось мне, я впервые назвал словом «всеполное», поскольку уже тогда понимал, что все пространство между бесконечно большим и бесконечно маленьким должно быть заполнено бесконечным множеством бесконечно разнообразных вещей. Позже эти вещи я стал называть мирами, а название своего мировоззрения с корявого слова «всеполное» я сменил на более-менее стройно звучащее слово «всеполнота».