Короче говоря, дядя Ваня поставил меня на место, и с тех пор все мои силы направлены только к одной цели – поумнеть.

Между тем тропинка, по которой мы шли, привела нас к поросшему травой земляному холму, метров десять в высоту и около двадцати в ширину (позже выяснилось, что в длину этот холм был метров на двенадцать больше, чем в ширину). Внизу, посередине этого холма была каменная плита, примерно три с половиной метра в высоту и столько же в ширину. Она выступала из холма на метр с небольшим и своей формой напоминала лицо женщины. Правда, сходство с женским лицом плита приобретала только за счет закрытой деревянной двери, которая находилась посередине плиты, возвышаясь снизу над тропинкой сантиметров на пятнадцать, и перед которой тропинка заканчивалась. Как я выяснил позже, если дверь была открыта, то сходство с женским лицом у плиты пропадало.

– Это наш дом, – сказал дядя Ваня, когда мы подошли к двери. – Открывай дверь и заходи.

Я молча взялся за дверную ручку, сделанную из оленьего рога, и потянул ее на себя. Дверь бесшумно открылась, и я шагнул внутрь холма.

Сначала я прошел через длинный проход, выдолбленный в той каменной плите, которая снаружи с закрытой дверью напоминала лицо женщины. Эта плита толщиной (или длиной – не знаю, как правильно сказать) была не менее четырех с половиной метров, поэтому и проход получился таким длинным. В высоту и в ширину проход был примерно такого же размера, какими в советских квартирах делали дверные проемы. Да и своей формой он ничем не отличался от советского дверного проема, разве что сверху, снизу, по бокам и по углам он, в отличие от советских дверных проемов, представлял собой совершенство.

Когда проход закончился, меня встретили две каменные ступени, по которым я сошел вниз. Пол тоже оказался каменным, а когда мои глаза привыкли к слабому освещению, которое было здесь только благодаря открытой двери (никаких окон и чего-то похожего на них здесь не было), то я просто ахнул от увиденного. Все помещение – а это примерно шесть метров в длину, четыре в ширину и три в высоту – было целиком выдолблено внутри огромной каменной глыбы. Причем, как и у прохода, все углы были идеальными, а пол, потолок и стены были изумительно гладкими, без малейшего намека на какую-либо неровность.

То есть та каменная плита, которая находилась снаружи и с закрытой дверью напоминала лицо женщины, была частью огромной каменной глыбы, спрятанной внутри холма. Собственно говоря, сам холм как раз и представлял собой эту глыбу или ее верхушку, покрытую толстым слоем земли. Благодаря тому что земля поросла травой, холм казался ничем не привлекательной горкой. И если бы из холма не торчал наружу кусок каменной глыбы, то можно было подумать, что это просто огромная куча земли, внутри которой если и есть что-то каменное, то лишь в виде немногочисленных, далеко разбросанных друг от друга мелких голышей.

В общем, дом у дяди Вани был великолепен во всех отношениях. Даже отсутствие окон не ослабляло во мне чувства восхищения этим домом. Такой дом простоит миллион лет, и ничего с ним не случится.

А вот сам дядя Ваня жил в этом доме весьма скромно. Единственная комната, кроме совершенства своих углов, стен, пола и потолка, больше ничем особым порадовать не могла. Возле стены, которая относительно меня находилась по правую сторону, стояли стол и два стула. Они были сделаны из дерева и своими формами напоминали грибы: стол – большой гриб, а стулья – маленькие грибочки. Слева от меня, вдоль стены, стоял довольно вместительный двухдверный шкаф для одежды, тоже, разумеется, деревянный. Чуть дальше, примерно в метре от шкафа и от стола со стульями, вдоль левой и правой стен, стояли напротив друг друга две одинаковые небольшие деревянные кровати.