По мере развития действия «Ромео и Джульетты» главные герои показывают, что существуют разные виды любви. Теренс Джон Бью Спенсер суммирует эти положения в своем комментарии к изданию пьесы, выпущенном Penguin:
Есть любовь Джульетты – и до того, как она влюбилась, и после; есть любовь Ромео – и тогда, когда ему кажется, будто он влюблен в Розалину, и после того, как пробудилась его истинная страсть к Джульетте. Вот представление о любви Меркуцио: опираясь на свой блистательный ум, он представляет в смешном виде всепоглощающую и исключительную страсть, основанную на сексе. Вот монах Лоренцо: для него любовь неотделима от жизни и достойна осуждения, если она неистова или не получила благословения религии. Вот отец Капулетти: для него любовь – это нечто, что благоразумный отец выбирает для своей наследницы-дочери сам. Вот мать Капулетти: для нее любовь – это опыт, житейская мудрость (ей самой еще нет тридцати, но ее муж перестал танцевать тридцать лет назад). А вот кормилица: для нее любовь – это нечто естественное и прочное, связанное с удовольствием и беременностью, входящее в круг интересов жизни женщины.
Юные герои «Ромео и Джульетты» – горячие головы или горячие чресла; эти герои решают, что они смертельно влюблены и должны немедленно пожениться, хотя не обменялись и сотней слов. «Дай мне моего Ромео», – требует Джульетта с резкой и доверчивой наивностью. Но даже ее пугает та скорость, с которой развивается их роман:
Использование в пьесе образов молнии и пороха напоминает нам о том, насколько взрывоопасна ситуация, насколько накалены их чувства и как сама жизнь сгорает подобно мелькнувшей в ночи прекрасной искре. В сцене у балкона лунной ночью, исполненной нежности, страсти, прекраснейших из когда-либо написанных слов, влюбленные предстают вздыхающими о любви под луной и звездами, трепетно чуткими в мире света и теней. После такой близости под покровом ночи их тайный брак уже неизбежен. Потом они понимают, что не могут жить друг без друга. Череда многочисленных препятствий и ужасных недоразумений приводит влюбленных к самоубийству. По иронии судьбы, ужас от их гибели помогает враждующим семьям помириться. Таким образом, любовь изображается как посланница, которая может ходить между врагами и вершить свой собственный третейский суд. И это верно с точки зрения биологии, на самом базовом уровне, как бы ни выражали эту мысль, – как «соперничающие существа объединяют усилия ради взаимной пользы» или как «любовь может сделать врагов любовниками». Почему мир без любимого кажется непригодным для жизни? Почему подросток оставляет надежду на вечную любовь и на то, чтобы быть любимым когда-нибудь в жизни?[32]
Однако «Ромео и Джульетта» – это всего один ренессансный образец радикальной идеи, распространявшейся среди буржуазии: что любовь может и не противоречить браку. Пьеса была обращена ко многим уровням и ко многим социальным классам – отчасти потому, что семейная жизнь начала меняться. Сражений стало меньше, дела удерживали людей вблизи от дома, муж и жена проводили вместе больше времени, и они, естественно, хотели, чтобы их союз был приятным. Буржуазия была не прочь предаваться удовольствиям куртуазной любви, но без ощущения греховности. В 1570 году Роджер Ашем сетовал:
Не только юные джентльмены, но даже и совсем юные девушки без всякого страха, хотя и без откровенного бесстыдства, осмеливаются заявлять, где и как они хотят жениться вопреки воле отца, матери, Бога, добропорядочности и всему остальному.