– Ты только расскажи, кто был этот, второй – останешься в этом лагере, заживешь здесь спокойной жизнью. Разве трудно мешки зашивать? В шахту не попадешь, да и выйти сможешь досрочно, если не по амнистии, то за примерное поведение. Ты ведь эти два месяца спал рядом с Оболенцевым, неужели он ничего тебе не рассказывал о своем подельнике, который помог ему бежать? Ты подумай хорошенько, помоги нам, а мы тебе!

Но он не мог им помочь, да и не стал бы этого делать, даже если бы что-то знал. Зато теперь в его душе добавилось оптимизма, и с ним намного легче.

В новый лагерь их привезли рано утром; несмотря на ранний час там уже начались повседневные работы, и на плацу было пусто. Почти полчаса они ожидали, когда к ним выйдет начальство, а пока что осматривали место, где каждому предстояло провести бесконечное число своих дней, отмеренных судом. Лагерь оказался намного больше прежнего пересылочного. Еще бы, в нем содержалось более пяти сотен заключенных; здесь и ограждение повыше и вышек с часовыми больше. Слева от площади десяток бараков, в центре несколько каменных зданий, выстроенных, как могло показаться даже неискушенному в архитектуре лицу, в восточном стиле – возле одного из них высится башня минарета. Справа, в глубине лагеря, распахнутые настежь ворота, их темные провалы ведут куда-то вглубь холмов; время от времени оттуда выкатываются тележка с рудой и исчезают за следующими холмами, возвращаясь порожняком через несколько минут. Толкают их туда-сюда полуголые каторжане темные лицом и телом; что это, загар или грязь отсюда не рассмотреть. Они расспрашивают обо всем стоящего возле них солдата с винтовкой; приставленный их стеречь, он явно скучает и поэтому охотно дает пояснения. Наконец появился офицер в чине капитана, он произнес краткую речь о том, что в лагере разрешено, а что под категорическим запретом. Разрешается им, как стало теперь им известно, спать семь часов в сутки, остальное время они обязаны работать. Но, кроме сна, времени для отдыха у вас предостаточно: полчаса на завтрак, столько же на ужин и целый час на обед. И еще целый час перед отбоем отводится на личные нужды, естественно, только для тех, кто не заработал взыскание. Выходных и праздничных дней не предусмотрено, это не санаторий, а лагерь для лиц, заработавших своим собственным поведением каторжный срок. И его следует отработать. О побеге даже думать не стоит, за последние десятки лет отсюда никто не убежал, попытки, конечно, были, но все они заканчивались печально; одного подстрелили насмерть, одного разорвали собаки, еще трое получили прибавки в виде пятилетнего срока.

После этого все тот же солдат отел их в санчасть, где их осмотрели и сделали прививки от столбняка и еще чего-то. Потом они посетили каптерку, где каждый получил одеяло, полотенце и кусок мыла в бумажной обертке. Капрал, который выдавал постель, одновременно называл номер барака, где предстояло жить новичку.

– Если можно, поселите меня в девятый, господин офицер, – смиренно обратился Макаров и сунул руку в карман. Иногда такой номер проходил, тем более, он назвал его офицером. – Слышал я, земляки там живут. – Это заявление – результат его разговора с солдатом. Капрал внимательно ожидал возвращения руки, увидев ее пустой, возмутился:

– Хитер! В пятый! В девятый будешь ходить в гости, это недалеко. Следующий!

Когда они отправились к баракам, идущий рядом заключенный предложил поменяться.

– Давай я пойду в пятый, мне все равно, где спать, – сказал он Макарову.

Они поменялись картонными талончиками с номером, и Владимир занял место в низком бараке, крытом гофрированным железом. Остаток дня вновь прибывшим ничем не заняли, и они наслаждались столь неожиданным отдыхом. На вечерней поверке он стал в команду девятого барака, а когда после переклички прозвучала команда разойтись, его остановил тот самый капрал, выдающий картонные ордера.