Чем дальше она продвигалась, тем тяжелее становилось у неё на душе. Где же Йонте?!

В коридорах ей не встретилось почти ни одного павлина, только однажды мимо, хихикая, проскочили две девчонки с распущенными волосами ниже попы.

В третьем вагоне Флинн беспомощно остановилась. Глухая тишина напомнила прошлую ночь: с одной стороны, удивительная благость, а с другой – такое чувство, будто ты отрезан от всего остального мира.

Рядом с откатными дверями в неярком свете вечернего солнца, размытыми квадратами падавшем из окон, поблёскивало по две таблички. Йонте наверняка сидит в одном из купе – иначе она уже давно бы встретила его на своём пути по поезду.

В сильном волнении она костяшками пальцев почти беззвучно постучала в первую попавшуюся дверь.

Ничего не произошло.

Как можно энергичнее она постучала ещё раз.

Чувствуя, как гулко колотится сердце, она оглянулась по сторонам. Вокруг было пусто, только бесчисленные чёрно-белые фотографии между окнами.

Флинн быстро схватилась за ручку двери. С мягким шорохом дверь отъехала в сторону, и взгляду девочки открылось маленькое неряшливое купе. По обеим сторонам от окна располагались кровати-чердаки со шкафчиками под ними. На письменном столе посередине громоздились банки с напитками, а на ковровом покрытии валялись грязные носки. Купе девочек явно находились в двух предыдущих вагонах. Значит, этот и следующий вагоны ей и нужны. Но что же теперь делать? Не перерывать же купе всех учеников подряд, чтобы выяснить, в каком из них живёт Йонте!

Пока она колебалась, железная дверь в начале коридора распахнулась, и в вагон из тамбура вошёл кто-то широкий и бесформенный.

Флинн зажмурилась от солнечного света. Это был Кёрли, человек с изуродованным лицом. Под мышкой он нёс стопку аккуратно сложенной одежды.

Флинн пулей отскочила от купе, дверь в которое открыла. Несмотря на это, Кёрли остановился прямо перед Флинн, посмотрев сначала на дверь, а потом на неё.

– Здравствуйте, – пискнула Флинн, в ту же секунду разозлившись на себя за это жалкое выступление.

Кёрли что-то буркнул, напомнив Флинн рычащего медведя.

– Спать ты будешь не здесь, – прорычал он, указав подбородком на открытое купе.

– Хорошо, – кивнула Флинн.

Кёрли сверлил Флинн взглядом, будто не верил её равнодушной покорности. Его маленькие колючие глаза напоминали орлиные. Флинн чувствовала себя так, словно она крошечная-прекрошечная, а на неё смотрят откуда-то с большой высоты.

– И не в гамаке Куликова, – добавил Кёрли.

Флинн ощутила, как кровь прилила к щекам.

– Хорошо, – опустив глаза, повторила она подчёркнуто небрежно.

Если честно, она представляла себе Кёрли славным учителем. Сейчас ей стало ясно, что она ошибалась. Его бурчание походило на приближающуюся грозу.

– Иди за мной, – приказал он и потопал по коридору, не обращая внимания, идёт Флинн следом или нет.

Секунду Флинн смотрела ему в спину, по рукам у неё побежали мурашки. Держась в метре от него, она прошла оба вагона мальчишек.

– Тебя проинструктировали? – спросил Кёрли, не останавливаясь.

– Меня… что? – растерянно спросила Флинн и для надёжности добавила: – Даниэль сказал, что я могу остаться.

Неодобрительно буркнув, Кёрли взял одежду другой рукой.

– Завтрак на неделе с шести тридцати до восьми, – начал перечислять он. – Обед – с двенадцати тридцати до тринадцати тридцати. Ужин – с семи до восьми. В выходные дни шведский стол по вечерам, как правило, не убирается до тех пор, пока мадам Флорет не определит, кому мыть посуду. – Он весело хмыкнул. – Отбой в десять. Тех, кого после этого поймают за пределами его спального вагона, ждут неприятности. – Он бросил на неё предостерегающий взгляд через плечо. Флинн, старавшаяся запомнить всё, что рассказывал Кёрли, споткнулась и восстановила равновесие, лишь когда он продолжил: – Занятия проходят с понедельника по пятницу, с восьми до двенадцати тридцати. По одному предмету в день. – Остановившись, он обернулся к Флинн: – Но тебя это вроде не касается.