Заиграла медленная композиция. Виталька, видя, что ко мне никто подходить не торопится, пригласил меня. Пока мы танцевали, я объяснила ему, насколько не люблю это времяпрепровождение. Я всегда отличалась какой-то неподвижностью, негибкостью. Музыка радовала меня, если я пела вместе с исполнительницей, но двигаться в такт для меня всегда было наказанием. Конечности цепенеют, а когда не можешь расслабиться и окунуться в ритм, какое же может быть тут желание танцевать?

– Посмотри, Машка, когда Мишка танцует, он всегда закрывает глаза от удовольствия! Забавно, да?

– И вправду, смешно смотрится….

После танца я присела на корточки к стене рядом с Вадимом. Он сидел, опустив свою голову, разглядывал пол и шевелил губами.

– Тебе нехорошо? – осведомилась я.

– Не-не, всё нормально. Но только чисто в физиологическом плане, а вот душа болит.

– Что же случилось?

Запах перегара не смущал меня, я давно привыкла к этому «аромату». Тем более что исходил он от человека, к которому я давно была неравнодушна.

– Да, понял я, что никогда не буду вместе со своею любимой девушкой. Никогда.

– Но не стоит из-за этого так переживать – живи дальше. У тебя ещё всё впереди.

– Знаю, но не легче мне.

– Сочувствую….

В этот самый миг к нам подошёл один паренёк и начал рассказывать недалеко стоящему Витальке про то, что только что случилось.

– Участковый пришёл! Всех почти, кто бухал, запалил! Пятерых схватил!

– Кого?

– Ёжу, Петьку, Пику, да сам иди, посмотри, мне некогда – надо смываться потихоньку, пока он меня не увидел….

Деревенский участковый взял с каждого провинившегося штраф в размере 300 рублей. Хорошо, что эти черти меня не уговорили поставить им бухло. Вот бы опозорилась на всю деревню! Городская спаивать приехала. Кошмар.

После полуночи моё время убегало сквозь ресницы деревенского бытия, и немного погодя нужно было возвращаться домой. Дискотека потихонечку продолжалась, несмотря на неприятное событие. Голос Юры Шатунова уже приелся и навязчиво булькал в ушах, как мочевой пузырь после пива.

Виталька огорчённо сочувствовал своим товарищам всю дорогу пока провожал меня.

– Вот мы и пришли, Машк. В Тюмень-то, когда уезжаешь?

– Да скоро, Виталь. Ещё к родственникам некоторым заглянем, и останется лишь купить билеты.

– Это в деревне сделать сложно. Кассу у нас закрыли. Нужно ехать в соседнюю деревню или вообще до Ишима.

Разглядывая испуганные тучами звёзды, мы стояли, обнявшись под ночным небом, и разговаривали, не спеша расстаться. У нас с Виталькой такое прощание было в порядке вещей, а вот тому, кто бы проходил мимо, мы бы показались влюблённой парочкой.

– Нынче, как приеду в Тюмень, позвоню тебе, Маш.

Виталька поступил в сельхозакадемию и собирался жить в Тюмени.

– Конечно. Встретимся – погуляем. Я тебя со своими подругами познакомлю. Быстро свою девушку забудешь.

– Нет. Я её никогда не забуду.

– Глупости! Городская жизнь тебя вообще обо всём забыть заставит. Даже то, с какой стороны к коровам лучше подходить, чтобы не обдристали.

– Ха-ха… скажешь тоже.

– Вот увидишь.

Как бы ни кусались комарики, как бы ни выли недружелюбно настроенные к шарахающейся по темну молодёжи собачки, как бы ни была прекрасна деревенская ночь всеми этими неудобствами, нам пора было расходиться по домам.

Зайдя в хату, я увидела, что мама до сих пор не вернулась от родни.

– Ну, вот. Я и то не опаздываю.

– Да ладно, Маш. Сейчас придёт, – прошептала сонным голосом бабушка.

Через полчаса пришла мама, и мы легли спать. Только мне не спалось. Мой нос болел аллергическим ринитом и не желал дышать по нормальному. Всякие травы и пух в подушках превратились для меня в наказание. Я просто лежала и о чём-то мечтала. И я даже помню о чём! Я ведь всегда мечтаю об одном и том же – чтобы меня полюбил мой бывший одноклассник, которого я уже очень давно безответно люблю. Не буду называть его имени. Оно и так уже у меня на лбу написано.